Накануне 70-летия Райнхольд Месснер дал интервью Curious Animal.

Фото Тони Фредерико @ Tony Frederico

Грэм Грин

"Я всегда оставлял завещание, прежде чем отправиться в экспедицию," говорит Райнхольд Месснер, его грубый голос звучит в телефонной линии из его горного замка в Италии. "Я всегда знал, что могу умереть, но буду сражаться, как лев, чтобы не умереть." Такая борьба помогла Месснеру выжить в некоторых самых трудных точках планеты и достичь 70 лет (его день рождения будет скоро, в сентябре). Это веха заставляет многих оглянуться назад и жалеть, что не сделали больше в своей жизни, но едва ли Месснер мучается по этому поводу.

Приближаясь к своему 70-му дню рождения, он может оглянуться на невероятной список достижений, по результатам которых он назван «величайшим альпинистом всех времен '. Он знаменит первым соло восхождением на Эверест без дополнительного кислорода и как первый альпинист, поднявшийся на все четырнадцать восьмитысячников, часто выбирая намеренно сложные маршруты. Высоко в Гималаях, говорит он, видел доказательство существования знаменитого Yeti или "снежного человека". Помимо горных экспедиций, он пересекал пустыни, в том числе Гоби, и исследовал Арктику и Антарктику. Но жизнь в таких экстремальных условиях имеет свои издержки: Райнхольд потерял своего брата и друзей, а также семь пальцев и три пальца поморожены. Совсем недавно он провел пять лет (1999-2004) в политике, выступающей в качестве чле европарламента от Партии Зеленых Италии, плюс работает над проектом горного музея Месснера.

К чему Вы стремились, когда планировали экспедиции? Что было главным вызовом?

Когда я был молод, я искал самых сложных маршрутов, особенно скальних маршрутов в Доломитах и Альпах. Позже, когда я поднялся на самые высокие вершины, я пытался сделать это с минимальным снаряжением. Это было более важным, чем вершина или маршрут. Тогда я только начинал интересоваться людьми, живущими в этих горных районах. А позже я хотел знать больше о всех отдаленных районах мира. Это была моя цель, чтобы узнать больше и больше о человеческой природе.

Было ли важно проверить пределы своих собственных возможностей?

Тестирование своих собственных пределов - это синонимом знания о человеческой природе. Если мы подвергаем себя по максимуму холоду, недостатку кислорода высоко в горах, удаленности от комфортных безопасных условий, то мы знаем о своих страхах и ограничениях. Стремление к пределу означает, как ни странно, что мы ограничены. Я не хотел бы быть ограниченным в своих возможностях.

Вы ранее сказали что 'гора без опасности - это не гора'.

Это факт. Сегодня, большинство европейских альпийских клубов (за исключением британского альпийского клуба) стараются сделать горы безопасными. Они создают маршруты, провешивают перила, так что вы больше не упадете. Они стараются избегать лавин, устанавливая металлические конструкции. Это больше не горы. Горы опасны. Там есть камни, лед, снег. Молния опаснее, чем в городах. Если я иду в горы, я должен знать, что я могу там погибнуть. Поэтому альпинизм - особенная активность. Это не спорт. Это игра с природой, серьезная игра с природой.

Он по большей части опасен?

Опасность является его неотъемлемой частью.

Вы могли бы представить свою жизнь работающим в офисе, а не в горах, пустынях и снегах?

Я живу нормальной жизнью. У меня есть дети. Хозяйство. Я работал в парламенте. Но часть моей жизни в горах. Если я иду в горы, я сам себе начальник. Я решаю, идти или не идти. Я сам принимаю решения; Я решаю, идти влево или вправо. Там нет никаких правил. Я могу подняться по северной стене Эйгера любым путем, котрым захочу. Никто не говорит мне, что я должен идти влево или вправо.

Когда вы отправились в пустыню Гоби, Вы никому не сказали, куда Вы пошли, говоря: "Я нахожусь в том возрасте, когда я имею право быть совершенно свободен и совершенно один." Что Вы получили от одиночества в огромной пустыне?

Мне это нужно. Я знаю, что очень трудно быть в одиночестве во время долгого путешествия. Я предпринимал соло-путешествия только потому, что мне нужно было доказательство, что я могу сделать это в одиночку. Быть одному означает не только нести ответственность, но и быть действительно отделенным от всего мира. Когда со мной есть друг, или просто кто-то рядом, то глядя в лицо мужчины или женщины рядом со мной, я понимаю, что этот человек тоже боится, или тоже счастлив. Счастье, которе можно разделить с кем-то - это двойное счастье. Страх на двоих - вдвойне страх.

На самых сложных вершинах мира остались лежать тела погибших. Вы потеряли собственного брата и других друзей из экспедиций. Стоит ли оно того?

На это нет ответа. Если представить всех, кто погиб за 250 лет существования альпинизма, то это тысячи и тысячи людей, которые погибли в горах. Я не защищаю идею, следствием которой стало так много смертей. Но для себя, я занимаюсь альпинизмом. Мы не оправдываем альпинизм, но мы по-прежнему идем в горы. Мы должны знать, что опасность есть везде и для каждого второго.

Приходилось ли Вам накануне каждой экспедиции задумываться, что некоторые участники не вернутся обратно?

Лично я всегда оставлял завещание, прежде чем отправиться в экспедицию: Я знал, что могу умереть, но я буду сражаться, как лев, чтобы не умереть. Если бы я всегда оставался дома, потому что опасно идти в горы, я был бы не я. Мне нужна эта деятельность. И если опасения перед отъездом были слишком мрачными, потому что я был не вполне готов или мое снаряжение не было совершенным, я проверял все, и я старался улучшить. Я шел только если чувствовал, что прекрасно подготовлен. В начале и в процессе деятельности, я старался осознавать опасности. Искусство альпинизма это не гибель. Искусство альпинизма - это не преодоление нависающих стен и не достижение вершины Эвереста. Это искусство благополучно вернуться домой.

Люди называют Вас "величайший из всех времен '. Кто-нибудь претендовал на вашу корону?

Мы все дети своего времени. Я сделал то, что я мог сделать в свое время. Я далек от того, что делается сегодня. Я бы никогда не смог подняться на Cerro Torre в Патагонии свободно, без использования болтов, как сделал мальчик из Инсбрука, Дэвид Лама. Я очень уважаю этих молодых альпинистов, которые вернулись к традициям альпинизма. Мне очень интересно то, что происходит, потому что в альпинизме сейчас период больших перемен. 90 процентов людей, идущих в горы сегодня, туристы или спортсмены. Они лазают на тренажерах, это очень сложное лазание, но это не альпинизм. Традиционный приключенческий альпинизм сегодня большая редкость.

Эверест и другие горы были открыты для туристов. Каковы ваши чувства по этому поводу?

Да, это туризм. Шерпы готовят подъем для туристов; это их дело. Если кто хотел бы сделать традиционное альпинистское восхождение на Эверест, он должен сделать что-то вроде маршрута Стивена Венабля на восточной стороне. Это было отличное, традиционное, может быть, лучшее восхождение на Эверест. Важно различать, как именно люди идут на Эверест или на Маттерхорн или Монблан. Большинство людей идут там, где все готово, где опасности практически нет, с организованной инфраструктурой, страховкой и людьми, помогающими подняться на гору. Это нормально. Я не критикую это. Мне просто неинтересны эти мероприятия. Мне интереснее, что происходит в дикой природе.

Что Вы считаете самым впечатляющим достижением в альпинизме в последние годы?

Трудно сказать. Одним из самых впечатляющих было соло-восхождение Ули Штека на Аннапурну по Южной стене. Потому что достаточно сложный маршрут, он прошел его половину в течение дня, половину в течение ночи, чтобы уберечься от камнепада, и он использовал очень мало снаряжения. Я был также впечатлен восхождением, которое Hansjorg Auer сделал в Каракоруме. На неизвестный пик 7000 метров с краю стены, который никого не интересовал, но он оказался очень достойный. Я также следил за восхождением британцев, Сэнди и Рика Аллена, по ребру Мажено на Нанга Парбат. Это было одно из величайших восхождений за последние несколько лет, очень грамотное восхождение. Возможно, в будущем молодые люди будут пытаться искать самый длинный маршрут на гору, а не самый трудный, не самый прямой, но именно самый длинный, где нужно долго-долго идти, чтобы сделать окончательный подъем.

Вы убеждены, что Yeti существует?

С Yeti история сложная. Yeti в нашем представлении является легендарной фигурой, воображаемой. Европейцы получили эту информацию из Гималаев 120 лет назад, некоторые ученые и журналисты сообщили, что гималайские люди говорят о йети. Слово «Yeti» является изобретением британского журналиста. Это не слово местных жителей. У местных жителей в Гималаях не менее 100 слов для него, в зависимости от диалекта. Это соответствует определенному виду медведя. Они называют его медведь 'снег медведь »или« медведь человек ». Если вы сложите «снежного медведя» и «медведя-человека», вы получите 'снежного человека'. Я получил несколько фотографий из испанской экспедиции, которая утверждала, что видела йети. Они прислали мне фотографии следов, и это точно, следы этого снежного медведя.

Он страшный?

Лучше не сталкиваться. Я оказался рядом с одним из этих снежных медведей, примерно в 20 метрах. Он спал. Это было молодое животное, и местные жители предупреждали меня, что при встрече с Йети нет шансов остаться в живых, потому что они опасны. Но я знал, как вести себя с медведями, и я сделал это, поэтому все еще жив. Но лучше оставьте их в покое. Они очень тихие, если их не беспокоят. Как правило, вы не видите их в течение дня, потому что они активны только ночью. Это одна из причин, почему они стали легендарными существами неизвестного вида.

Сколько времени Вы по-прежнему проводите в горах?

Я все еще хожу в горы. Я был в районе Ладакх неделю назад, и я делаю фильм для австрийского телеканала о Гималаях, горах, народах и культурах. Я создал фонд несколько лет назад, более или менее по примеру сэра Эдмунда Хиллари, которого я уважаю больше даже за его социальную работу, чем за его восхождения. Он сделал многое для шерпов и я стараюсь помочь людям в Гималаях, а также строю в горах музей за счет моей собственной энергии и на свои собственные деньги.

Вы были в политике в течение пяти лет. Где труднее выжить: в политике или на самых высоких вершинах мира?

У меня не было никаких проблем выживания в политике, но я и не делал ничего революционного в европейской политике, когда был там. Когда я иду с одним партнером или двумя партнерами на большую гору, все зависит от наших решений, от наших знаний, от нашей способности. В политике отдельный член парламента ничего не может изменить. Вам необходимо значительное большинство. Я думаю, что наша форма демократии в Европе находится на краю краха. Мы должны найти новые формы демократии. Я демократ, но демократию у нас изобрели в последние 200 лет, может быть, это не лучшая возможность для принятия решений на будущее.