Денис Урубко (Алматы)

Жизнь как мечты.

В середине двадцатого века в истории покорения высочайших вершин планеты наступил "золотой век". Альпинисты, накопив опыт сложных восхождений в родных Альпах, ринулись осваивать другие горные системы, стремясь превысить порог четырех с половиной тысяч метров. К  тому времени был предпринят ряд попыток покорить гималайские гиганты, и горовосходители поняли, что не все так просто, как казалось на первый взгляд. Измотанные и отчаявшиеся они возвращались домой, но их опыт был бесценным. Множество спортсменов погибло, а оставшиеся в живых задумались над причинами неудач. Настало время работать не столько ногами и руками, сколько головой. Были изучены факторы, влиявшие на человека в высокогорье, отработана тактика длительных восхождений. Так же, альпинисты поняли важность тренировок. Не только в горах, но и дома, на равнинах между восхождениями. Все вершины были детально исследованы и описаны. И в пятидесятых годах время пришло. Гималаи, своими снегами преграждавшие стремление человека в неведомое, начали одну за другой "сдавать" свои высочайшие вершины. За период чуть более десяти лет были покорены все четырнадцать гор, что уходят выше восьми тысяч метров - в Зону смерти. Эпохальное открытие эры первовосхождений на восьмитысячники состоялось на вершине Аннапурны (8091 м).
Первыми людьми, что осмелились прикоснуться к тайне ее снегов, стали французы. Именно экспедиция их национального Альпклуба добилась успеха 03 июня 1950 года. Кстати, исходя из всего, что я написал выше, восхождение на Аннапурну тоже стало одной из трагедий высотного альпинизма. Вообще удивительно, как они умудрились вернуться вниз живыми. Все факторы, что предопределили неудачи предыдущих восхождений на восьмитысячники, не только были в наличии, но и усилены многократно. Район был практически неизвестен. Высотного опыта в экспедиции не было почти ни у кого. Сам путь наверх изобилует опасностями. К тому же, французы долго колебались между Дхаулагири и Аннапурной, и когда определились с маршрутом - времени оставалось в обрез. Наступал муссон.
Из положительных факторов, предопределивших успех восхождения, надо отметить серьезную подготовку и организацию мероприятия. К тому времени в мире как раз начался переход на искусственные заменители натуральных материалов тканей, веревок. Нейлон и капрон приходили на место хлопку, шерсти и пеньке. И французы прозвали свою экспедицию - "нейлон экспедишн". Тем самым была подчеркнута кажущаяся легкость всего мероприятия. Но это отражало и модерновый характер экспедиции вкупе с последними научными достижениями, направленными на ее организацию. Французы, понимая всю серьезность задачи, уделили особое внимание отбору и подготовке участников экспедиции. К тому же, на заводах было изготовлено специальное легкое снаряжение, и подобрано хорошее высококалорийное питание. Уже в ходе самого восхождения мастерство альпинистов и самоотверженность позволили избежать гибели. Их сила оказалась в сплоченной работе. Именно она позволила найти оптимальное решение, чтобы добиться успеха, и эта же "командность" дала людям силы, чтобы спасти своих друзей и вернуться вниз. Штурмовавшие вершину Морис Эрцог и Луи Ляшеналь были сильно обморожены, истощены. На горе они отморозили все пальцы, которые позже им ампутировали. Тем не менее, героизм этого восхождения лег в основу дальнейших успехов на восьмитысячниках.

*              *             *

Утром в Катманду спится очень спокойно. Чувство теплого мира и выполненного долга согревают душу, можно приятно жмуриться на свет, и пребывать в расслабленной полудреме. А можно валяться пластом - без сил, без чувств. Особенно, если только вчера прибыл из экспедиции со склонов Макалу. Можно быть Телом, жить во власти своей усталости: ну, и пара эротических снов не помешают...
Но все это было разрушено телефонным звонком. В пять часов утра.
Я подорвался, как пружина, словно при команде "рота, подъем" в казарме. С трудом, но резко продрал глаза, отряхая остатки снов - из глаз подобно искрам разлетелись женские образы. И ввалился в настоящее, обнаружив, что нахожусь в полутемной комнате гостиницы. С невероятным желанием отдохнуть и поесть.
- Алло, кто это?
- Привет, Денис. Это Богомолов, - послышался в трубке знакомый голос.
- Серега! Вау! - взвился я. В любом случае, чертовски приятно было слышать его. - Ты где?
- Можешь спуститься к ресепшену? У входа в гостиницу.
Первым делом я подумал, что Серега собрался улетать домой. Успел даже обидеться, что живя в одной гостинице, мы не пересеклись. Однако, когда мы обнялись, я не узрел рядом сумок и рюкзаков, с которыми альпинисту после тяжелой экспедиции положено отправляться в аэропорт. В его глазах читалась настороженность и легкая грусть. И за его плечами я узрел своего давнего друга. Это был Нима Нуру Шерпа - владелец большой туристической компании "Чо-Ойю треккинг"...
- Извини, Ден, - потупясь, сказал Сергей. - У нас тут проблема. Поможешь? Иньяки загибается.
- Испанец?!
- Ну да, баск. Он на вершинном гребне Аннапурны...
В несколько минут, суетясь по комнате отеля, я пошвырял все вещи в рюкзак, и мы запрыгнули в машину Нимы. По пути Серега вкратце пытался растолковать детали, но после столь буйного и нервного пробуждения  я с трудом воспринимал информацию. Понятно было только одно, что наш друг Иньяки Очоа находился больной в палатке на высоте 7400 метров. Невероятно высоко!
- Так это твоя экспедиция, - вдруг дошло до меня. - Ты руководитель.
- Да, - вздохнул Богомолов. - Я из-за болезни улетел. Пришлось вертолет вызывать. Почти все покинули подножие горы. Только Болотов Леха, Иньяки и Хория остались...
Сергей и Нима планировали в короткий срок организовать спасательную экспедицию для испанца. Было решено отправить двух человек немедленно - с кислородным баллоном и аптекой. Составить, так сказать, головной спасотряд. А потом можно было более обстоятельно собирать вторую группу из шерпов и альпинистов, кто попадется под руку здесь, в Катманду. На тот момент это было наиболее верное решение. Особенно учитывая, что из Покхры по телефону позвонил Дон Боуи, и выразил готовность присоединиться. Он тоже участвовал в этой международной экспедиции под руководством Сергея Богомолова. И тоже волей обстоятельств вынужден был раньше положенного срока покинуть ее.
Только к середине дня (21 мая) были улажены все проблемы со страховками и оплатой вертолета. Все это время мы с Сергеем, собрав необходимое снаряжение, сидели в нервном ожидании. И я почти физически ощущал, как над Гималаями концентрируется влажный воздух, сгущаясь в тучи. Это было неимоверно далеко отсюда, но опыт рисовал мне картины затянутых туманом ущелий, где испаряющаяся со дна долины вода, кажется, перемешивается с падающими вниз каплями дождя. Около 14 часов дня наш маленький вертолет взмыл над рассеянными по улицам Катманду священными коровами, и накренившись, ринулся на запад. Серега в кресле бортмеханика сонно клевал носом. А я, сидя на заднем сидении этой "летающей табуретки", напряженно вглядывался в кучевые облака, меж которыми нырял вертолет.
Приземлившись через час в поселке Покхра, мы забрали Дона. Он казался слишком серьезным, и высокая фигура сгибалась под весом рюкзака. Несколько позже я спросил Сержа о Доне, и получил короткий ответ, что Боуи очень дружелюбный парень и очень сильный альпинист. Да... Именно так и казалось.
Я решил не брать с собой никого из казахстанцев. После нашей экспедиции на Макалу было понятно, насколько ребята устали. Достаточного опыта, чтобы вот так - с одной горы на другую - мчаться на спасработы, у них не было. Все могли заболеть или перепахать выше 7000 метров. Поэтому участие Дона стало для меня хорошим сюрпризом.
- Прошу прощения, - повернулся к нам пилот вертолета при подлете к горам. - Сегодня мы можем долететь только в ...
Он ткнул пальцем вниз, где среди деревьев на склоне горы виднелись домики поселка. Ущелье впереди было затянуто мрачной тенью, по стеклам кабины периодически хлестал дождь, где-то сверкнула молния. Машину болтало в воздухе на высоте нескольких сотен метров над рекой, как рыбу на крючке. И мы приземлились среди банановых пальм на 2200 метров.
Под вечер ущелье оказалось забито тучами. Они заполонили мрачные теснины, толкаясь подобно рыбам в рыболовной сети. Начался дождь.
- Вон там Южная Аннапурна, - показывал мне Сергей, - вон там видно... извини, должно быть видно Мачапучаре. Рыбий хвост в переводе...
Что-то сегодня у нас все складывалось как у рыб. В этой проклятой влажности... И мы продолжали биться как рыбы об лед - лбами в перипетии судьбы.
На тот момент мы обладали самым минимумом информации о том, что происходит на склонах Аннапурны. Кое-что мы получали из России, что-то из Катманду. Определенно Сергею, Дону и мне было известно, что Иньяки продолжал оставаться в Четвертом Лагере со своим напарником Хорией из Румынии. Однако, что-то об их самочувствии, или состоянии других ребят Ули и Саймона, которые шли им на помощь, было очень сложно получить и понять. Третий день никто не мог внятно объяснить, куда подевался Алексей Болотов после штурма вершины. Вернулся ли он, видел ли его кто-нибудь? Где был наш друг? Ули и Саймон в тот день поднялись до высоты 6900 метров в Третий Лагерь. Однако, идти дальше не могли по причине отсутствия высотной обуви... Все были взвинчены до предела.

Вечером, глядя на шнырявших по поселку красивых треккингисток, я понял, что даже страсть к горам начинает изменять мне. Нужно было завершать этот сезон, уматывать из Гималаев. Мысль о том, чтобы лезть на следующий восьмитысячник казалась полным идиотизмом. После экспедиции на Макалу, когда возвращался домой, я твердо решил, что сразу же - через неделю - полезу на другую гору. По новому маршруту. В одиночку. Сам зажал себя в угол, теребил нервы. Хотелось выложиться до предела - физического и духовного. А теперь предстояло сделать это ради более благородной цели, и черт бы побрал все пределы.
- Серега, - я извлек из клапана рюкзака маленькую рацию. - У меня две такие. Мы можем связываться каждые два часа, по четным.
- Если только мы долетим, - отрезал Богомолов с высоты своего опыта. - Пилот вертолета сильно сомневается, что сможет поднять всех троих. Максимум двое...
- А до какой высоты?
- До Базового лагеря точно. А вот насчет Первого лагеря... там уже четыре тысячи восемьсот метров. И нет хорошего места для посадки.
- Надо поговорить с ним, - пожал я плечами. - Давай сделаем так: Дон и я отправимся вместе, а ты прибудешь позже, с остальными спасателями. Хорошо?
Из этой экспедиции Серега был доставлен в Катманду санитарным рейсом. Когда из-за болезни едва не "двинул коньки" под Аннапурной. Его привезли прямиком в больницу, где он провалялся несколько дней, обкалываемый антибиотиками. Я успел глянуть несколько фотографий, и понимал, насколько истощенным он оставался после болезни.
Все необходимое мы поделили с Доном Боуи. Кислород, аптеку, один спальный мешок на двоих, легкие койла, кошки, пару баллонов газа, минимум одежды... Снарядились только чтобы иметь возможность работать. Ничего больше.
- Дон, - сказал я ему, - у Иньяки есть только один шанс остаться в живых. Только если мы сумеем за два дня до него добраться. В Четвертый лагерь. Это будет жесткая работа. Думаешь, это возможно?
- Надо попытаться, - просто улыбнулся канадец.

*              *             *

Дальнейшая история освоения высот Гималаев альпинистами сделала очередной зигзаг, как это часто бывает, и обернулась парадоксом. Аннапурна, при всей своей кажущейся простоте, стала вершиной, на которую смогло подняться наименьшее число восходителей. И при этом она прочно удерживает место как самый опасный восьмитысячник - число погибших на ее склонах превышает число покоривших вершину людей.
Гора Аннапурна при высоте 8091 метр входит в число высочайших вершин планеты. Ее гребень вытянут в восточном направлении, почти ровно следуя до высоты 7200 метров аж на шесть километров. Как спортивный объект вершина дает простор стремлениям альпинистов. Ее стены круто обрываются на юг и на запад, скальными громадами вздымаясь из ущелий на 2,5-3 километра. Историей прохождения южной стены Аннапурны вообще можно открывать повествование об эре покорения стен восьмитысячников. Именно здесь командой К.Боннингтона был пройден новый путь на гималайский гигант. В 1970 году англичане сравнительно небольшой экспедицией добились впечатляющего успеха. Но именно тогда здесь произошла первая трагедия, унесшая человеческую жизнь - на спуске Ян Клу погиб в ледовом обвале. В дальнейшем по южной стене прокладывали новые маршруты японская и польская экспедиции, и продолжали гибнуть другие альпинисты. Все горовосходители мира относятся к Богине Плодородия с уважением и подозрением

*              *             *

Едва над Гималаями потянулся призрак рассвета, наша команда была на ногах. По закону подлости небо продолжало набирать на себя серость облачности, висело, прижавшись к верхушкам деревьев. Тусклые ленты тумана тянулись между домов поселка. Пилот недовольно пробормотал пару проклятий, натянул шлем, и запустил двигатель.
На маленькой хрупкой коробке мы попытались пробиться выше по ущелью. "Вертушка" отважно ломилась между облаков, пыталась обогнуть их стороной, взлететь выше мрачного покрова. Но на каждом шагу мы натыкались на непроходимую стену тумана, что скрывал горы - все прелести и опасности. Пришлось опять вернуться в нашу маленькую деревню, которая стала для нас гаванью. На посмешище треккингерам мы проковыляли в гостиницу в тяжелых горных ботинках. Оставалось только ждать.
Однако, спустя час вертолетчик заявил нам, что улетает. Отправляется в Катманду, потому что его ждет другая работа. Вот это был сюрприз! Только представьте себе - мы сидим ждем погоды, чтобы пробиться вверх по ущелью к погибающему приятелю, а вертолет вдруг отправляется восвояси.
- Послушайте, - убеждал он нас, - в Покхре находится большой русский вертолет. Вы можете на нем достичь гораздо большей высоты. Возможно, удастся прорваться над облаками.
- Из Катманду самолетом вылетает другая спасательная команда, - сообщил Сергей после телефонного разговора. - Они прибудут в Покхру через пару часов: четверо альпинистов и четыре шерпа.
- Акклиматизация у них есть? - буркнул я.
- Вроде, говорят, что есть. Кто-то с Макалу, кто-то с Дхаулагири и других экспедиций. Наверное, нам лучше встретиться с ними - до кучи. Нима сейчас решает по поводу большого вертолета - "Эмтэвэшки". А потом мы сможем полететь все вместе.
- О-кей, - Дон пожал широкими плечами. - Наверное, лучше лететь назад в Покхру.
- O-кей, - мы с Серегой обменялись взглядами, - без вертолета здесь нам делать нечего.
Таким образом, эффективность нашего вылета, как передового спасательного отряда была потеряна. Вертолет повернулся хвостом к горам. И мы снова очутились в тропической жаре меж цветущих деревьев. Снова давила жара. Особенно учитывая, какое пламя жгло наши души. Особенно учитывая, что я прекрасно представлял лютый холод на высоте семи с половиной тысяч метров - там, где лежал Иньяки.
Команду русских вертолетчиков возглавлял Валерий Губанов. Он выглядел гораздо моложе своих сорока лет. В течение долгого времени я слышал лестные отзывы о его мастерстве, однако повстречал лишь теперь. И он тоже был хорошим другом Иньяки Очоа.
- Почему? Почему только сейчас? - спрашивал он. - Часом раньше, наверное, прорвались бы. Была возможность. А теперь... Глянь на горы.
Он кивнул в сторону, где по плану полагалось быть слепящей белизне Аннапурны. Теперь там превалировали мрачные сине-черные тона туч. С мрачными провалами между ними.

Когда из Катманду прибыла планируемая восьмерка, мы загрузились в МТВ-эшку, и снова взлетели в сторону гор. Теперь команда состояла из четырех шерпов, Сергея, Дона, поляка Роберта и двух румын Алекса и Михнеа. Все были полны решимости сделать все возможное. Каждый хотел прийти на помощь другу, что остался на невероятной высоте. Но... погода продолжала ставить нам подножки.
Этого мне не забыть никогда. За мутными стеклами вертолета проносились борта ущелья. Скалы и снежные языки взмывали все выше и выше, терялись в облаках. Неся нашу команду в эту стену тумана, машина вибрировала от напряжения - и дрожь стали резонировала с душевным настроем. Мы взмывали над хаосом, не понимая, где заканчивается прошлое и начинается будущее. Точка отсчета была размыта и смазана, подобно непогоде... И сделав круг в невероятно узком месте меж теснин, вертолет вдруг устремился обратно в долину.
- Все закрыто, дороги нет! - прокричал Богомолов сквозь грохот двигателей. - Завтра утром снова будем пытаться.
- Стоять! - взвился я. - Серега! Нужно нас с Доном высадить. Где угодно... где получится. Нам нужно идти!
- Зачем?!
- А если завтра снова такая же погода! Кому-то нужно стартовать сейчас... - я повернулся к Боуи, отыскал взглядом. - Дон! Нам с тобой придется идти пешком! Ты согласен?
Канадец кивнул мне в полумраке кабины, и поднял руку, говоря "о-кей". Следуя указаниям Богомолова хеликоптер чиркнул воздух в нескольких метрах над очередной скалой, развернулся, и двинулся в так называемый Базовый лагерь Мачапучаре. Немного выше него Валерий приземлил вертолет в крохотной прорехе облачности, оставив Дона и меня на траве. А потом, резко крутанув машину, он ринулся в стремительно затягивавшуюся туманом долину. Глядя на исчезавший в фантастическом кипении облачности вертолет, я внезапно почувствовал себя отрезанным от всего мира. Высота была не больше четырех тысяч метров. Времени было одиннадцать часов утра - очень поздно. Но мы были здесь, и были в силах что-то изменить. Мы могли действовать.
В базовом лагере Аннапурны, что мы достигли спустя полчаса, удалось получить некоторую информацию от Нэнси. Она была здесь в треккинге, прогуливалась по непальским горам, и смогла помочь в организации спасработ. Как уж судьба завела ее на эти перекрестки судьбы?! К тому времени в Третьем лагере на высоте 6900 метров нашелся Алексей Болотов. Судя по словам швейцарцев, Леху терзало воспаление легких. По пути он поменялся ботинками с Ули, и швейцарец сразу же отправился наверх - один, потому что его приятель Саймон к тому времени почувствовал себя неважно.
При известии о Болотове я вздохнул легче. Самое важное, что он обозначился на нашем горизонте, и был жив. Он продолжал спуск в Лагерь 2, а мы с Доном шли туда же снизу.
Как самое действенное средство на высоте, я тащил для Иньяки кислородный баллон и маску с редуктором. Кроме того, у меня была аптека, газ и немного продуктов. После Макалу не получилось никакого отдыха, и поэтому я чувствовал себя усталым. Мышцы отказывались работать в полную силу. Возвышавшийся впереди канадец работал подобно машине - Дон был такой здоровенный, что на каждые его два шага мне приходилось делать три. Он лидировал, потому что хорошо ориентировался в этих местах, а в тумане легко было сбиться с пути. Иногда трудно было различить окружающую обстановку в пределах пятидесяти шагов; все терялось в стлавшейся по моренам пелене, а тропа была едва намечена старыми следами. Путь вывел нас с нижних морен ледника на склоны правого борта долины. Мы пересекли несколько ложбин, и по крутой осыпи выбрались на снежные поля немного ниже Лагеря 1. Время было около 16.00 часов.
- Нэнси, привет. Во Втором лагере есть палатка? - спросил Дон по рации. - Прекрасно. Ден, мы можем не тащить с собой палатку.
- Спрячем ее где-нибудь здесь среди камней.
Погода продолжала оставаться поганой, и даже ухудшалась час за часом. Вокруг невозможно было различить ни единого ориентира, и я не мог понять, где же мы, черт побери, находились. В лагере мы повстречали шерпа Мингму, который с обреченным видом топил снег на газовой горелке. Слегка отдохнув, мы с Доном прихватили буддистски относившегося к миру парня с собой, и двинулись дальше.
Это я решил потащить непальца во Второй лагерь. Исходя из поступавшей сверху информации, предстояло встретить больного и усталого Болотова. Он спускался после восхождения на вершину с воспалением легких, и я четко представлял себе, какая скорость требовалась в его эвакуации. Если мы не хотели заполучить второго человека, нуждающегося в спасработах, Алексею предстояло идти вниз. И лучше, чтобы у него был напарник, потому что ледопад был весь исполосован полускрытыми снегом трещинами. К тому времени Саймон в Третьем лагере начал "доходить до кондиции", и дальше 6900 двигаться не мог. Скорее, ему тоже наступал срок откатываться на исходную позицию. И поэтому Мингма мог всем понадобиться наверху.

Ледник оказался покрыт глубоким свежевыпавшим снегом. Наша тройка, связанная веревкой, "плыла" по нему между сераками. В окружавшем тумане ничего не было понятно - где-то что-то падало, грохотало, и порой становилось интересно, достанет нас или нет. Пунктирная линия следов Ули и Саймона истончалась в серой вечности, и Дон, проваливаясь по колено на тропежке, ломился впереди. Новая дорога давалась нелегко, и порой до меня долетал звук его тяжелого прерывистого дыхания. Парень пахал, что называется.
На крутом скате ледовой ступени, там, где начинались перильные веревки, мне пришлось заняться обучением Мингмы. Этот парень, который отработал в нескольких экспедициях, умудрился по сию пору не научиться пользоваться жюмаром и кошками. И я практически на ходу вынужден был провести ликбез, перемежая слова личным примером. Для него это оказалось первым опытом, и зажмурив глаза, он смело ринулся по перилам. Его желание помочь Иньяки превалировало над чувством опасности, особенно развитым у непальцев.

Темнота и тишина накрыли нас много ниже площадки Второго лагеря. Где-то впереди был обозначен край ледопада, но расстояния терялись в этой вечерней мгле. И я пробивал тропу по крутому склону, даже отдаленно не представляя себе, сколько придется еще вот так выкладываться. Однажды мы заметили высоко на склоне Аннапурны два огонька. Блики от фонариков медленно кружились среди черного мира теней. Это были Хория и Саймон, который вышел его встречать. К тому времени один швейцарец Ули сменил румына возле тела Иньяки в Четвертом лагере. В течение дня мы были свидетелями радиопереговоров, и были в курсе всего происходившего наверху. Баск продолжал оставаться в полубессознательном состоянии. Медикаментов наверху оставался самый мизер. И теперь только кислород у меня в рюкзаке мог сохранить Иньяки жизнь. И надежда еще сидела занозой в сознании, подгоняя, заставляя работать на износ. Дон и я поочередно ломились вверх по глубокому снегу.

Около девяти часов вечера мы прибыли к палатке на высоте 5900 метров.
- Алекс! - заорал я, не в силах оставаться спокойным. - Я так рад, что ты здесь, чертяка!
- Слава Богу, хоть кто-то пришел. Спасибо.
- Как чувствуешь себя? Болен? Идти сможешь?
- Идти: - он пожимал плечами, скромно тупя взгляд. - Устал, конечно: Но идти смогу.  Завтра вот с вами наверх и потопаю.
- Завтра с Мингмой повалишь вниз, Леха!
- Не дождетесь, - фыркнул он. - Воспаление легких? Ерунда какая-то. Нет у меня ничего. Нужно вытаскивать Иньяки из этого ада.
Он выглядел совсем не плохо. И даже улыбался, радуясь нашему появлению. Зная его скупость на проявление эмоций, я понял, что он и в самом деле в порядке. К тому же, вряд ли бы он попер против своих принципов, и оставил бы кого-нибудь умирать на высоте. Завтра предстояло втроем идти наверх, а Саймон с Хорией планировали спускаться. Дон, Алекс, Мингма и я немного перекусили, и около одиннадцати часов ночи провалились в сон.

*             *             *

2004 год. Мы с Симоне Моро и Борисом Степановичем Коршуновым ехали в такси по вечернему поселку Покхра. С заднего сиденья было очень удобно смотреть на мелькавшие мимо банановые и кокосовые пальмы. Не очень удобным было то, что все проносившиеся мимо встречные автомобили мелькали по моей, правой стороне дороги, и это нервировало. За несколько лет я так и не смог привыкнуть к чему-то отличающемуся от стандарта домашней жизни.
Втроем на узеньком сиденье было трудно дышать. Здесь в Непале в преддверии летнего муссона становилось жарко. Влажная духота, что висела над городами, порою выпадала горячим дождем. И это было для меня настолько необычно, что я начинал мечтать о том, чтобы поскорее снова очутиться в высокогорье. Что тоже было крайне необычно.
На переднем пассажирском сиденье вальяжно развалился Франко Ачербис, болтавший с водителем. Где бы и когда бы он ни очутился, он неизменно пытался разведать об окружающих людях и их настроении как можно больше.
- Как в этом году с мандаринами?
- Плохой сезон, - отмахнулся водила. - Продают, конечно. Но это индийские.
- Это те, что сочные, - сказал Коршунов. - А сухие, это местные...
- Вы в этот ресторан не ходите, - встрепенулся за своей крохотной "баранкой" непалец. - Плохой ресторан, и мандаринов там нет. А вот за рекой, если поехать вот сюда, хороший ресторан, я могу вас туда отвезти. И мандарины там есть.
Он показал на противоположный берег озера, что как раз показалось между деревьев слева от дороги. Я аж присвистнул от восторга. Тихая спокойная вода была покрыта свежей рябью от вечернего ветерка. Солнце, садясь за горы на противоположном берегу, бросало красивые блики на гладь озера, и в обрамлении зелени оно казалось огромным изумрудом. Виднелись несколько лодок.
- Давай, - добродушно согласился Ачербис.
Машина вильнула, делая очередной обгон, и на обочине мы заметили несколько лотков с фруктами. Франко замахал рукой, останавливая водителя.
- Вот. Здесь купим мандарины, а потом в ресторан поедем. И летчикам позвоним, чтобы сюда подтягивались. Со своими мандаринами, - он хохотнул.
Этот миллионер от итальянской индустрии произвел впечатление еще 4 года назад, кода я впервые встретил его. Тогда он поразил меня широтой взглядов на мир, пристрастием к футболу и склонностью поддерживать красивые экстремальные проекты. Как-то он пригласил Симоне и меня на матч своей любимой команды Альбино-Леффе. Начав с пропущенного гола, футболисты сумели отыграться, и завершили игру впечатляющей победой 4-1. О-о! Как мы тогда вопили с трибун! Это была общая победа, и вечером Франко вытащил на стол пятилитровую бутыль красного вина.
Задержавшись у обочины на несколько минут, мы выбрали мандарины, поторговались для приличия. Но потом Ачербис, поняв, что я пытаюсь сбить цену, снисходительно улыбнулся, и дал мне понять, что это наименьшая из волнующих его проблем. Я проворчал что-то недовольное, но сразу же забыл обо всем, впившись зубами в сочную мякоть фрукта.
И в этот момент грохнуло!
Я едва не подавился мандарином.
Удар воздушной волны прошелся по глади озера, что я наблюдал пару минут назад. Шарахнул дикий звук ломавшихся стен, во все стороны полыхнуло пламя. Удар прошелся по людям на улице, и все испугано приникли - с криками. Казалось, среди райской тишины разорвалась бомба. Что на самом деле, было недалеко от истины. Противно завыли сирены, и эхо взрыва, удаляясь, метнулось к верхушкам окружавших холмов. На противоположном берегу озера, среди дыма и опадавших досок с ревом и грохотом просело здание. Огонь моментально охватил то, что от него оставалось, пламя дико полыхнуло над останками. Окружавшие пальмы шарахнулись ветвями от нестерпимого жара.

Позже выяснилось, что в очередной раз непальский вооруженный фронт - сопротивление правящему режиму - решил показать себя в деле. В те годы терроризм был популярным средством воздействия на непальские массы. Маоисты свое дело знали. Пострадала та самая гостиница с рестораном, куда мы собирались ехать. Из-за остановки наша компания задержалась, и опоздала всего на несколько минут. И, похоже, это в очередной раз спасло нам жизнь. Симоне повернулся в мою сторону, и наши глаза встретились. То же самое чувство... даже не знаю, как его описать: упс! мелькнуло в них отражением моей мысли. Вот тебе и мандаринчики! Снова смерть свистнула рядом. А мы опять были живы.

*             *             *

Ровно в 03 часа утра 23 мая наше трио восстало из спальных мешков, и принялось готовиться к выходу. Шерп Мингма продолжал спокойно отдыхать, и мне стоило немалых трудов отпинать его в угол палатки, дабы он не мешал готовить завтрак. Правда, завтрак этот мог претендовать только на звание легкого перекуса. Перед рабочим днем, который нам предстоял, нужно было поесть в стиле "Рум-дуудл" - как в том ресторане, где восходители на Эверест могут столоваться бесплатно. Халява, плииз.
Дон загрузил в рюкзак спальный мешок, горелку с газовым баллоном и аптеку. Я тоже взял кое-что из медицины первой необходимости, продукты, газ и кислород с аппаратурой. При первых шагах это все показалось не тяжелым, однако спустя буквально сто метров груз придавил плечи. Нужно было спешить. И уже в пять часов утра наши три темных силуэта отправились шататься между трещин на еще не освещенном леднике. Мингма продолжал дрыхнуть без задних ног в палатке Второго лагеря - с приказом вытоптать площадку в снегу перед прилетом вертушки.
Впервые я повстречался с Иньяки много лет назад. Было это в Базовом лагере Эвереста аж в 2001 году, когда он работал гидом. Пару раз он приглашал меня на ужин в свою теплую кают-компанию, и именно тогда я впервые понял, какой комфорт можно обеспечить клиентам. Внутри каменной столовой ты забывал о том, что находишься на леднике на высоте почти пяти с половиной километров. Все было застелено теплыми матрацами и подушками, горел газовый обогреватель. Иньяки бережно и спокойно разливал по тарелкам суп, передавая его клиентам и друзьям вроде меня. Причем, сдабривал ужин своими добрыми шутками, бесчисленными историями о горных похождениях. Он был редкостный весельчак и рассказчик. Он становился центром любой компании, собирая вокруг себя много друзей и попутчиков. Его улыбка завораживала и подбадривала, не оставляя места сомнениям. Иньяки обладал удивительной способностью почувствовать чужие проблемы, и всегда мог поддержать человека, передать ему часть своей силы и оптимизма. Он был нужен людям... Так происходило на Нанга-Парбате, на Броуд-пике, К-2, Манаслу, Дхаулагири - в экспедициях, где мы участвовали вместе, работали на сложных маршрутах. Иньяки Очоа де'Ольза был моим другом, и я гордился этим.

На высоте 6100 метров нам повстречались Хория и Саймон. В слабом свете утра было тяжело распознать лицо румына - настолько он был истощен высотой.
- Сегодня нужно подняться к Иньяки, дойти до него с кислородом, - слабым голосом проскрипел он. - Вы должны сделать это сегодня. Потому что завтра будет поздно.
"Хорошо, что ты сам не помер, приятель, - мелькнула в моей голове ошалелая мысль. - Хотя, похоже, был недалек от этого".

На пути в Третий лагерь было много свежего снега. Несколько последних дней пелена, что закрывала небесную синеву, сыпала на склоны Аннапурны мегатонны замороженной воды. Которая не успевала ни таять, ни испаряться. Я работал впереди всех, изнемогая под весом собственного тела, которое никак не могло выйти на нужный уровень. Мышцы чуть-чуть не дотягивали до того предела, что я мог себе позволить на Макалу. И поэтому так поражался выносливости и работоспособности ребят, что проложили тропу по склонам "Богини Плодородия". В течение двух месяцев они не вылазили из этих снежных болот, и каждый день ветер заваливал все сделанное ими новыми кубометрами снега.

Дважды на меня и Дона с верхних склонов сваливались лавины. Это просто - писать о лавине... ну что там, снег! Но я испытываю сложные чувства к тем, кто выдал в российский поп-топ слова песни о прекрасных чувствах к снежному вихрю. Помните? "Как лавиной в снежных горах нас накроет счастьем и свежим ветром..." Такое может придумать или спеть только человек далекий от реальной жизни. Это все равно, что я бы позволил себе спеть про счастье, которое приходит, к примеру, с ударом электричеством на 380 вольт. Мы с Доном Боуи болтались в этих вихрях ошалелые от ужаса, молясь всем святым - во всяком случае, за себя ручаюсь. Это были секунды постижения истины о том, что жизнь прекрасна. И самым святым человеком в моих зажмуренных среди снежного смерча глазах был тот, кто протянул здесь эту перильную веревку. Девять миллиметров пластика, как самое прекрасное, что выдумал прогресс. Только эти девять миллиметров удерживали от падения к основанию стены.

В один из моментов, когда я приходил в себя после очередной лавины, послышался треск вертолетных лопастей. Среди облаков, скопившихся ниже, было невозможно разглядеть летающую машину, однако, я понял, что Валерий Губанов пытается приземлиться между огромных трещин и сераков на леднике. Это было настолько опасным и смелым, что я мог только молиться за своих друзей - за всех в этом вертолете. Двадцать минут спустя моя маленькая рация ожила, и голосом Сергея Богомолова сообщила об успехе этого безнадежного мероприятия. В его нотках чувствовалось неподдельное удивление. Четверо шерпов и два румынских клаймбера были высажены на леднике в Первом лагере. А Сергей с Робертом, прихватив все снаряжение, находились теперь в Лагере-два на 5900 метрах. Для российской Эмтэвэшки границ практически не существовало.
Эта авантюра получилась. И наш с Доном подвиг на пути между Базой и палаткой, где лежал Иньяки, давал выигрыш всего в несколько часов. Однако, могло случиться так, что плохая погода снова не позволила бы вертолету прилететь. И все сидели бы в этой распрекрасной Покхре, переживая и муссируя информацию, не в силах что-то сделать. Да и несколько часов часто оказываются решающими в любом деле.

У меня не хватает чувств, чтобы описать эту сумасшедшую дорогу между Вторым и Третьим лагерями. И слов нет - одни эмоции, как говорится. Снег по колено, иногда по пояс. Плохая погода, вихрями летящая с небес, усталость и тоска: я словно со стороны наблюдал за происходившей пьесой. Уж что-то, а с театром я мог сравнить все. Это была знакомая тема, и я был актером в одной из самых трагических ролей. Это была трагедия.
- Осталось только тридцать метров, - натужно прохрипел Дон за моей спиной. Он дышал настолько тяжело, что я мог понять его лишь со второй или третьей попытки. Перед поясом сераков он вышел вперед на глубокий снег, поменял меня в тропежке, и теперь упахивался по "не могу". - До лагеря осталось только тридцать метров!

*              *              *

Среди народностей, населяющих предгорья Среднего Непала, слово Аннапурна обозначает так же большую кучу свежеобмолотого риса. Именно здесь, на терраях возле поселка Покхра расположены наиболее плодородные районы страны, и поэтому вид взымавшейся надо всем окрест вершины напоминал крестьянам символ благополучия и достатка, коим является рис. Кроме того, богиня плодородия Лакшми, супруга Вишну, имеет так же второе имя - Аннапурна, что так же весьма насущно в вероисповедании крестьян. Где уж тут начало - нынче, вероятно, и не установить. Но символ женской энергии Шакти очень красиво подходит этой великолепной вершине. Из глубины плодородных долин она белой стеной поднимается до небес, отражая всю мощь муссонных дождей обратно к своему подножию. И тогда воды опадают на землю, обильно орошая посевы непальцев. И эти стены влаги не могут пробить ничьи глаза, ничье сердце. Когда гора гневается, она собирает свою кровавую жатву... Это и есть плата за ее милость.

*              *              *

В молочном море тумана было очень трудно что-либо различить. И поэтому Дону я не поверил. Мы сделали пять раз по тридцать шагов, прежде чем выползли к ледовой трещине, над которой болталась ярко-желтая тряпка, как флаг-указатель. Палатка - маленькая темно-красная одноместка - была спрятана в глубине бергшрунда среди синеватых оплывов льда. В этой пещере царил дикий холод, однако было тихо, безветренно. Сюда не проникала непогода. Дон, а за ним и я подобно кроликам забились в эту нору, и принялись с трудом переводить дыхание, приходить в себя. Было десять часов утра.
- Придется отдохнуть, приятель, - сказал я спутнику. Канадец оскалил зубы, и согласно кивнул:
- Иначе мы сами сдохнем.
Достав из палатки газовую горелку, он принялся готовить питье. Почти все время именно Дон занимался кухней, брал на себя грустную и неблагодарную работу по вытапливанию воды. Нужно было пару десятков минут скрючившись сидеть над котелком, и периодически закоченевшей рукой подкладывать в него снег. Муторная затея. Боуи оказался терпеливым парнем, начисто лишенным попыток увильнуть от черной работы. Он был чрезвычайно сильным на маршруте, и старался сделать все в ажуре на бивуаке. Настоящее дружеское отношение ко всем, с кем он делил палатку. Порой мне начинало казаться, что я знаю его уже много лет. Как Иньяки.
И теперь я понимал, насколько Дон был уставшим.
- Извини, Денис, - через час сказал он, - мне придется остаться здесь. В Третьем лагере. Слишком высоко для меня. Без достаточной акклиматизации... сам понимаешь.
Я кивнул. Даже этот часовой отдых никак не отразился на нашем самочувствии. Все мышцы продолжали ныть, слегка подташнивало, по всему телу - особенно по ногам - разливалась предательская слабость.
- Что-то Алексея долго не видно...
- Сегодня я не потяну, - снова пожал плечами канадец.
Все было понятно и предельно ясно. И я не имел никакого права настаивать. Мы проявили максимум самоотверженности, пахали как проклятые среди этих бескрайних просторов, почти не спали две предыдущие ночи. И если что-нибудь случилось бы с Доном на высоте 7400 - это был бы полный аут. Еще одно тело, нуждающееся в эвакуации...
- И эта головная боль, - Дон потер виски.
- Прекрасно, приятель, - улыбнулся я. - Так и должно быть. Зато понятно, что есть мозги - есть, чему болеть... Оставайся. Дальше пойду один.

Был полдень, двенадцать часов. По рации я проинформировал Базу и Сергея Богомолова о развитии ситуации. Упаковал рюкзак, и выволок его из снежной пещеры ближе к выходу. Мне пришлось взять только кислород, аптеку и немного продуктов - все, что было бы достаточно для первой помощи. Сначала я хотел взять у Алекса его небольшой спальный мешок, однако, выглянув из ледниковой трещины, по-прежнему не узрел россиянина. "Все верно, - мелькнула ясная мысль, - можно обойтись и без него. Больше нет времени ждать". Отсюда, с высоты 6900 метров я планировал к заходу солнца оказаться в Четвертом лагере. Был шанс преодолеть эти чертовы бескрайние снежные склоны за шесть-восемь часов. А на следующий день появлялся шанс дождаться помощи других - снизу должны были подойти шерпы и кто-то из клаймберов.

Тем временем Дон продолжал переговариваться по рации с Базой и Ули. Он вылез из пещеры чуть наружу, и пытался разобрать невнятный голос швейцарца. Тот тоже от усталости с трудом выговаривал простые слова. Я поднял рюкзак за лямки, пихнул его наружу, к ногам Дона, пригнувшись, вылез сам, распрямился. В этот момент лицо моего напарника внезапно превратилось в камень, и глаза ввалились вглубь, словно потухли. Он мелено повернулся ко мне, глядя куда-то в пустоту.
- Иньяки умер, - просто и без выражения сказал он.
- Что? - не поверил я.
- Ули только что сказал... Иньяки мертв, - надломленным голосом выкашлянул Дон. - Ни пульса, ни дыхания...
- Что!?!
Воцарилась гробовая тишина. Даже снег и ветер перестали шуршать по нашей одежде. Словно все замерло в окружавшей нас пустоте. Молчание и серая недвижимость... ничего и нигде. И никак. Словно оглушенная своей дикой яростью, стихия замерла, готовая снова сорваться с цепи. В голове все смешалось, мир воспринимался криво и косо - как нечто невозможное. Словно под действием наркотиков, словно меня огрело тем самым пресловутым электрическим разрядом. Отшибло мозги - напрочь. И даже не шок - это было похлеще! Может быть, мне нужно было умереть самому в тот момент... Зачем все? Кто виноват, что жизнь наша так бесполезна и непредсказуема?!

Я повернулся обратно, ткнулся лбом в нависавший край льда... и слезы невыразимой тоски потекли по небритым щекам. Я заплакал. Это был момент, который все могли предчувствовать в течение сумасшедшей гонки со смертью... И это был момент, в который мы отказывались верить. Установившаяся вокруг тишина, казалось, ждала капли крови, ярости... а вместо этого по склонам Аннапурны ядом разливалась холодная тоска. Я слышал только пульсировавшее сердце, и стон. Словно мы выли с ветром на пару. И я не мог стиснуть зубы, выплескивал сквозь них свою боль, одной рукой царапая по гладкой холодной поверхности льда. А другой рукой кулаком, ничего не ощущая, бил в стену перед собой, ссаживая костяшки пальцев в кровь...
Мы опоздали.

*            *            *

На следующий день (24 мая) на высоте 7100 метров мы повстречали Ули Штека. Он в одиночку спускался сквозь непогоду, обрушившуюся на склоны Аннапурны. Несколько снежных лавин, что соскользнули из-под его ног, едва не угробили Дона и меня, когда мы болтались на перильных веревках. И все равно было хорошо, что отважный швейцарец нашел путь вниз, пробился сквозь шторм.
А Иньяки навсегда остался на высоте 7400 метров. Его смелое горячее сердце стало частью его мечты, частью его Горы, частью ее льда...
За пять дней, проведенных у подножия Аннапурны, я видел гору только два раза - по пятнадцать минут. Она пряталась в кружевах плохой погоды. А Леха Болотов выписался из больницы в Екатеринбурге только спустя две недели после возвращения. Воспаление легких просто так не лечится.

08 июля 2008 года
Денис Урубко
Центральный Спортивный Клуб Армии Казахстана
SIVERA, La-Sportiva, CAMP
www.russianclimb.com