Михаил Хитров Забытое восхождение
Пик Маркса, Северная стена
Это восхождение было совершенно необычным, это была «лебединая песня» Юры Горенчука, на тот момент председателя секции «Буревестник» Ленинграда, старшего тренера, Мастера спорта международного класса. Этот маршрут он вынашивал, насколько я понимаю, много лет. В случае его успешного прохождения команда с высокой вероятностью становилась чемпионом СССР, а конкуренция в те годы была нешуточной (участвовали сборные команды спортивных обществ: Буревестник, Спартак, СКА и т.д.; сборные команды городов – Москва, Ростов, Таганрог ; сборные республик: Украина, Белоруссия, Казахстан и т.д. ). Подготовка к этому восхождению началась задолго до его начала. Весь осенне-зимний сезон шли упорные тренировки как на развитие выносливости (многочисленные кроссы, лыжные гонки, включая дистанции на 50 км в Кавголово), так и альпинисткой техники (лазание по скалам, льду и т.п.: как в Карелии (Кузнечное, Хиитола, Питкяранта) так и в Крыму), занятия в спортивном зале Ленинградского института холодильной промышленности. В этом институте работал доцентом Гоша Щедрин – один из членов сборной команды. Занятия в спортивном зале на меня лично производили самое сильное впечатление: помимо разнообразных упражнений на силу, ловкость и координацию, в конце каждого занятия всем кандидатам в сборную предлагалось без всякой страховки на высоте 5 – 7 метров передвигаться на руках, держась за двутавровую металлическую балку, которая проходила по потолку этого здоровенного спортивного зала. Таким образом проверялась силовая выносливость и способность кандидатов к риску, без чего, по мнению Юры Горенчука и Лени Трощиненко, также одного из ведущих спортсменов Буревестника, невозможно подготовиться к рекордному восхождению. В план подготовки к основному восхождению по северной стене п.Маркса был также включен тренировочный сбор на Юго-Западном Памире, в районе п. Лукницкого. В заявку было включено восхождение на п. Лукницкого по маршруту Кавуненко 6-й категории трудности, который в предыдущем сезоне был удостоен медали Первенства СССР. Маршрут оказался не супер сложным, но дико опасным: местами состоящим из крутых скальных участков, составленных из «черепицеобразной» породы, которые не вызывали никакой радости в процессе их преодоления. Как мы там не поубивали друг друга этими «живыми» камнями, которые вываливались из под ног и рук, до сих пор не знаю. А команда у нас была весьма многочисленная - более 8 человек. Была и еще одна проблема. Дело в том, что в этот же базовый лагерь под п.Лукницкого на следующий день после нашего прибытия приехала команда сборной Украины, которая также намеревалась повторить маршрут Кавуненко. В тот сезон за 1-е повторение маршрута предыдущего сезона, удостоенного медали Первенства СССР, участникам восхождений давали дополнительные баллы, которые учитывались при выполнении нормы мастера спорта СССР по альпинизму. Поэтому и была такая конкуренция. Никакие уговоры нашего руководства (Горенчук и другие старшие товарищи) и логичные доводы: кто последний, тот не прав – результата не дали. Команда Украины все равно вышла на маршрут следом за нами, видимо, пытаясь нас где-то обогнать, но изобилие падающих камней , вызванных нашим прохождением маршрута (видит бог, геология стены была тому причиной), все же остудило пыл наших незадачливых конкурентов, и они вынуждены были отступить. По результатам всех этапов подготовки, включая восхождение на этот п. Лукницкого, старшим тренером и капитаном сборной Горенчуком был составлен список участников на основное восхождение на п.Маркса, куда попал и я. В состав команды были включены:
В сборной команде Ленинградского Буревестника тогда были очень строгие порядки: приказы руководства не обсуждались и не оспаривались – решено, так решено. Я был счастлив и горд, что попал в состав счастливчиков, которым предстояло это грандиозное восхождение. Прежде, чем начать описание этих событий, хочу сразу оговориться: дневниковые записи я никогда не вел, а описываю события 40-летней давности, поэтому, не обессудьте, если что-то опущу: человеческая память избирательная и помнит то, что хочет и может. Помню, заезжали мы под п. Маркса на армейском грузовике Газ-66, который мы «зафрактовали» в ближайшем поселке под управлением местного джигита – отчаянного водителя, который доставил нас почти до самого базового лагеря. Причем заключительная часть пути преодолевалась по морене (дорога, если ее можно так назвать, давно уже кончилась) без нас – пассажиров, только с грузом. Время от времени грузовик сильно кренился, и для обеспечения баланса человек 10 вывешивались за борт с наружной стороны, как заправские яхтсмены, предотвращая опрокидывание этого чудо – вездехода, замечательного творения ВПК СССР. При этом никто не соображал: сколь опасны были такие балансировки…
Добравшись до базового лагеря и обустроив его, мы без промедления начали подготовку к восхождению, обеспечив довольно оперативно доставку всего необходимого, включая снаряжение и продукты, в лагерь из 3-4х палаток, что был на морене под самым началом этого супер маршрута, пролегавшего по центру северной стены п. Маркса. Длина маршрута составляла около 1,5 км по высоте, причем отдельные участки, включая нижнюю часть, а также «кварцевый пояс» где-то в середине стены, представляли отвесные, местами нависающие скалы.
Тактика восхождения была следующей: нижнюю часть обрабатывала двойка наших лучших скалолазов при участии главной звезды Саши Липчинского, и восходящей - Сережи Ларионова. По завершении обработки группа в полном составе должна была выходить на маршрут. Нижний участок протяженностью веревки 3-4 оказался сверхсложным, и даже такому мастеру как Саше Липчинскому потребовалось на это 2 или 3 дня. Особенно трудной оказалась последняя веревка этого участка, которая проходила по нависающей стене, средняя крутизна которой в том месте явно превосходила 90 градусов. В те времена, по-моему, еще не изобрели «закладки», поэтому для обеспечения страховки забивали скальные крючья, главным образом, титановые. Юра Горенчук был большим специалистом и энтузиастом в области их проектирования и изготовления, а титана в Ленинграде, одном из крупнейших центров оборонной промышленности, хватало в кругах неофициальных поставщиков специального альпинистского снаряжения. На тех участках сложного скального рельефа, где невозможно было использовать скальные крючья (монолит без трещин и неровностей) били шлямбура. В команде «Буревестника» никогда не поощрялось злоупотребление шлямбурами, ставка была на высокое мастерство альпиниста, проходящего сложный участок первым, пусть даже и с минимально необходимым количеством точек страховки. Так подробно я об этом пишу, чтобы подчеркнуть сверхсложность этого участка, где ребята пару шлямбурных крючьев вынуждены были забить. Экономика СССР была социалистическая, а не рыночная, как сейчас, поэтому ничего подходящего для альпинистских занятий, тем более на высоком уровне, не было, поэтому все приходилось доставать и/или делать самому. Хорошо, у меня были нормальные альпинистские вибрамы. Эти ботинки я носил много сезонов и сносил их в прямом смысле слов до дыр. Впоследствии мне даже несколько раз приходилось менять оригинальные подошвы на отечественные, изготовленные на ленинградском заводе «Красный Треугольник».
Короче, все снаряжение, начиная от пуховки и рюкзака, и, кончая кошками и ледорубами, приходилось делать или доставать самим. Особой проблемой были веревки. Во многом из-за их низкого качества и «дубовости», мы тогда использовали одинарную веревку при страховке альпиниста, проходящего первым. Но после событий этого восхождения, всеми было принято решение ходить только на двойных веревках. Как тут не вспомнишь известное изречение летчиков: авиационные нормы и правила пишутся кровью, увы.
Кстати, несладко было и последнему альпинисту, который выбивал крючья, идя по «перилам», часто без всякой верхней страховки, а только на зажиме. В процессе восхождения, даже на самых сложных участках, норма времени на прохождение одной 40-метровой веревки (примерно высота 12-ти этажного дома) Горенчуком была установлена на уровне примерно 5 мин (с учетом тяжелого рюкзака, особенно в начале маршрута, да еще и на высоте более 5 км - это было, мягко говоря, непросто). С заводом «Красный треугольник» у меня были связаны и совсем другие воспоминания. За 2-3 года до этих событий мы там работали в качестве стекломоев, также по протекции Орлова, с целью зарабатывания денег на поездки в горы. Как сейчас помню: за 2-хстворчатое окно платили 47 коп, за 3-х створчатое – 56коп., а билет до Самарканда стоил рублей 56 руб. А окна были дико грязные: в одних цехах – все в саже, черные, а в других в тальке – все белые. А главной проблемой было их открыть: потому, как деревянные рамы в течение многих лет никто не открывал. Ну это так, маленькое лирическое отступление о жизни в совке. Успешно завершив обработку и провесив перила на этом супер участке, Саша Липчинский почему-то отказался от идеи продолжать восхождение, и после длительных конфиденциальных переговоров с Горенчуком, сообщил, что покидает нас и возвращается в базовый лагерь. Честно говоря, я до сих пор не знаю, почему он так решил, тем более в детали этих переговоров Горенчук нас не посвятил. Возможно, у него были какие-то предчувствия, предзнаменования – не знаю, гадать не буду. Саша был незаурядным человеком: талантливым во всем – в спорте, науке и даже в песенном творчестве. Его песню, «Мирали» знают и любят все наши альпинисты. Очень жаль, но буквально спустя каких-то 15 месяцев Саша погибнет в лавине при совершении простейшего восхождения 1-й категории сложности в районе Алма-Аты…. Итак, в составе 9 человек, мы, наконец, начали восхождение. Меня в первый день поставили последним. Первые несколько веревок особых сложностей не представляли, но, вот, последняя, которая венчала нижний скальный бастион и шла по нависающей части запомнилась мне на всю жизнь. Группа из 8 человек, которая шла передо мной, сильно растянулась, и на последней точке страховки (там был забит шлямбурный крюк) у конца нависающей веревки я остался один, причем из-за верхнего перегиба слышимость товарищей, которые уже преодолели этот участок, была нулевой, а компактных раций для внутри командного общения тогда, естественно, не было. Для связи с базовым лагерем использовалась КВ радиостанция (по-моему, она называлась «Недра»), которая не была компактной и легкой (вес ее в металлической защитной упаковке составлял не менее 2-3 кг). Время ее разворачивания и включения составляло несколько минут, поэтому, обычно мы ее использовали утром и вечером на бивуаке. Короче говоря, я остался совсем один (как мне казалось), погода была ясной, стало слегка припекать. Восхождение было многодневным, и в самый первый день вес рюкзака был не слабый ( не менее 20 кг). В команде Буревестника обычно в привилегированном положении (т.е. без рюкзака, или с минимальным рюкзаком) был только первый участник. Правда, ему не позавидуешь, т.к. многочисленные крючья, карабины, молоток и прочее тоже немало весили, но, главное, на нем , помимо необходимости выбора оптимального варианта, успешного его преодоления, еще лежит груз ответственности по обеспечению своей собственной безопасности при организации точек промежуточной страховки, и страховки товарищей по команде в месте закрепления «перил». Вот это, по крайней мере у меня, всегда вызывало особую ответственность и тревогу: ведь от качественно забитого крюка или правильно выбранного выступа – зависит здоровье и жизнь других членов команды, которые на 100% доверяют тебе свою жизнь.
Короче, остался я один: никто меня не видит и не слышит, да еще и с тяжеленым рюкзаком. На сложном скальном рельефе рюкзаки мы перемещали на репшнуре длиной метра 2-3, который вместе с рюкзаком свешивался ниже альпиниста. Самым ответственным и неприятным моментом был момент начала движения. Необходимо было отстегнуть самостраховку от точки страховки, т.е. шлямбура. При этом, учитывая нависающий характер участка скалы до перегиба (метров 20), ты понимаешь, что в случае покидания точки страховки ты окажешься висящим на одинарной веревке, с тяжелым рюкзаком, да еще и вертящимся во всех плоскостях, как сосиска. После недолгих раздумий, пришлось решиться на этот поступок, и, о боже, я оказался на веревке, как в цирке, вращаясь и перемещаясь в горизонтальной плоскости , как маятник, с амплитудой метра 3-4. При этом, посмотрев на точку, где веревка касалась скального перегиба, замечаю, что она энергично трется с характерным звуком и падающими ее ошметками (а как еще назвать эти части отлетающих капроновых лохмотьев?). Мне стало настолько не по себе, что нормы Горенчука по преодолению «крутых» перил я многократно превысил, птичкой взмыв и достигнув точки перегиба. Кстати, хочу заметить, что выход из под нависающей части скалы на перегиб – упражнение тоже не из легких, особенно при наличии тяжелого рюкзака. Наконец, я «выполз» на более пологий участок и вскоре догнал ребят. Хотя, само понятие: догнал ребят, всего лишь означает – увидел и пообщался с предпоследним участником. Мои рассказы про только что пережитые ужасы на него впечатления не произвели. Трудно словами передать эмоции, которые испытал, именно последний, тогда как предыдущие восходители просто преодолели, пусть очень сложный отрезок, но по перилам, закрепленным с двух сторон. На первой ночевке на стене мы относительно легко установили 2 палатки на полке более пологой части стены. Ночевка была вполне комфортной, но в какой-то момент сверху пошли камни, которые попали прямо в одну из палаток, к счастью никого серьезно не задев (если не считать ушиб ноги Левы Сапожкова), но основательно ее повредив. На последующих ночевках мы эту палатку использовали, но с каждым разом это становилось делать все сложнее (возникшие дыры расширялись и множились) и на последней нашей ночевке, на стене мы ей могли пользоваться только как плащ-палаткой.
В средней части маршрута наибольшую трудность составлял кварцевый пояс, который первыми преодолевали Ларионов и Трощиненко. Вообще, эта кварцевая или мраморная прожилка (ее по-разному называли), опоясывающая всю северную стену п. Маркса, на сотни метров, высотой несколько веревок (2-3, по памяти: метров 100-150), является уникальным природным творением необыкновенной красоты бело-розового цвета. Когда я передвигался по этой части по перилам, временами мне казалось, что мы идем по чистому снегу, правда, почти алмазной прочности. Участок был практически отвесным, скальная порода твердой и чуть-чуть скользкой (так мне казалось). Это было одним из сложнейших участков, который наши первопроходцы успешно и довольно быстро преодолели, правда, на самом крутом, практически отвесном внутреннем углу, Сережа Ларионов, идя первым, сорвался и слегка травмировал руку, о чем свидетельствовали кровавые следы, оставленные им на этих белоснежных скалах. Я с содроганием видел эти «сюрреалистические» картины, следуя по перилам в конце группы. К счастью, срыв оказался, как мы тогда говорили «рабочим», не приведшим к фатальным последствиям.
Преодолев этот участок, мы заночевали на полке в палатках, и тут началась непогода, которая для этого времени (начало августа) в районе Ю-З Памира была почти также невозможна, как дождь в Сахаре. Нам пришлось остаться на этой ночевке и на вторую ночь. Непогода бушевала всего одни сутки, и на второй день все восстановилось: небо очистилось от облаков, опять появилось солнце, но, к сожалению, скальную стену основательно засыпало снегом. Выпавший снег значительно усложнил и замедлил наше продвижение по маршруту. В этот день мы с Горенчуком шли первой связкой: Юра лез первым, а я - вторым. Горенчук был, наверное, самым опытным из нас, и имел непререкаемый авторитет классного альпиниста: умного, волевого, справедливого и технически великолепно подготовленного, но он не был лучшим скалолазом в команде. Поэтому, для меня его инициатива идти первым была несколько удивительной. Вообще в альпинизме самое опасное и рискованное – идти первым по маршруту с нижней страховкой, и каждый уважающий себя спортсмен старается хотя бы частично, но попробовать себя на восхождении в качестве форварда. Многие даже считают, что, если они не работали первым на восхождении, то это «гора» не совсем их (говорили: не трудовая…). Видимо, это обстоятельство и продиктовало Юре в тот день начать маршрут первым. После непогоды чрезвычайно трудно было передвигаться по заснеженным и обледенелым скалам, и в какой-то момент Юра поскользнулся и сорвался. Страховка сработала надежно: я успешно Юру задержал, но в процессе падения, он получил травму ноги (к счастью, обошлось без перелома), но работать первым он больше не смог, предложив мне, как своему напарнику «бразды правления». Внутри себя я, конечно, обрадовался такому предложению (чувствовалась некоторая эйфория оттого, что сложнейшая и бОльшая часть пути была пройдена, и замаячили «золотые медали» Чемпионата СССР, которые с высочайшей вероятностью мы могли бы завоевать, пройдя этот маршрут «мечты»), вместе с тем прекрасно понимая, что если такой «зубр» как Горенчук сорвался, значит, участок очень труден. Слегка размявшись, получив от Юры облачение «авангарда» (связка крючьев, карабинов, молоток и т.д.) я продолжил путь. Довольно быстро я закончил веревку, на которой сорвался Юра и шаг за шагом, обретя необходимую уверенность, пошел вверх. В конце дня солнце стало припекать: стало значительно веселее, но при этом стали оттаивать, «сцементированные» ночным льдом скалы, что потребовало мобилизации всех моих навыков по преодолению так называемых «живых скал». А у меня как раз очень хорошо в те времена получалось преодолевать «живые скалы». Этим навыкам мы учились на тренировках, когда тренеры предлагали нам бегать вниз по крупной и средней морене. Такой бег походил на цирковой трюк, т.к. приходилось мгновенно на уровне каких-то «кошачьих» инстинктов принимать правильные решения в процессе передвижения по этим шевелящимся и перекатывающимся камням. Такие упражнения мне всегда очень нравились и приводили в восторг от осознания своей ловкости и легкости владения своим телом. Точно такие же приятные ощущения я испытывал, передвигаясь по этому очень неприятному рельефу, но для меня вполне подходящему. Наконец, получил от Горенчука команду крепить веревку для организации бивуака. Нахожу подходящее место для закрепления веревки, и жду своих коллег, которые, как и я в приподнятом настроении подходят к этому месту. Ставим палатку, где располагаются : Горенчук, Ларионов, Логачев и я . Остальные участники довольствуются тем, что осталось от второй палатки. Но настроение у всех чудное: ведь цель почти достигнута, осталось пара – тройка веревок до предвершинного гребня (после 50 пройденных). Ложимся спать в предвкушении близкой победы. И даже ночевка в рваной палатке на высоте более 6 км не стала чем-то из ряда вон выходящим (честно говоря, до сих пор не представляю как ребятам: Трощиненко, Щедрин, Сапожков (а возможно и Зайончковскому и Захожему) удалось безаварийно провести эту ночь в таких условиях.
Юра Логачев с вечера попросился у Горенчука поработать первым на заключительном отрезке стены. По нашим оценкам оставалось всего 1,5 – 2 веревки до выхода на предвершинный гребень. Утром встали рано, часов в 6 – 7 с тем, чтобы в этот день подняться на вершину и благополучно спуститься вниз. Горенчук, поддавшись на уговоры Логачева, принял решение доверить Юре пройти этот завершающий участок, причем для ускорения процесса Юра начал движение еще до начала завтрака с тем , чтобы к моменту его готовности спуститься по закрепленной веревке и приступить к «трапезе». В качестве завтрака традиционно варилась геркулесовая каша. Нам с Ларионовым как раз и поручалось приготовить завтрак, поэтому мы оба внутри палатки добросовестно кашеварили, не видя, что происходило вне ее. Рядом с палаткой сидел Горенчук и страховал Логачева, который полез на завершающий участок стены. Обстановка была деловой: мы с Сергеем были заняты на кухне, ребята постепенно готовились к завтраку и выходу, Горенчук выпускал веревку, страхуя лезущего первым Логачева, и внимательно следил за его движением. Вдруг мы услышали сильный звук падающих камней, которые просвистели в кулуар, справа от палатки, и недоуменную реплику Горенчука: «А где Юра»? Мы моментально высунулись из палатки и увидели Горенчука, в руках которого был излохмаченный конец веревки и все….. Наступило оцепенение… Мы, включая, естественно, Горенчука сначала ничего не поняли. Стали громко звать Логачева, как только могли. Нам казалось, что это какое-то недоразумение, и Юра Логачев находится недалеко от нас за выступом, или за перегибом, который мы не видим, или он задержался на полке, что недалеко от нас, но, никто не откликался… Горенчук схватил рацию и стал связываться с наблюдателями, которые довольно быстро сообщили, что видели снизу мощный камнепад, возникший в районе нашей ночевки, и обнаружили на снежном склоне под стеной предмет, похожий на тело человека (несколькими часами позже группа в составе: Барулин, Мошников, Кочкин и Орлов внизу под стеной обнаружили и собрали все, что осталось от Юры, пролетевшего вниз без малого 3 км по вертикали…). Наступило полное оцепенение, мы молча смотрели друг на друга, на место предполагаемого срыва Юры, под ноги… Эта была одна из самых тяжелых пауз в моей жизни: казалось, она продолжалась вечно. Скорее всего, Юра, пройдя несколько метров выше точки закрепления перил, которые я установил в конце предыдущего дня, взялся за «живой» камень большого размера, вывалил его на себя, потерял равновесие и сорвался вниз с концом веревки, перебитой камнями. Как я уже говорил, во время прохождения первым, альпинист пользовался одинарной веревкой, вероятность перебития которой в подобной ситуации, по крайней мере, в 2 раза была выше, чем в случае с двойной веревкой (подчеркиваю, после этой трагедии мы стали ходить только с использованием двойных веревок при страховке первого). Мы с Сергеем были в палатке, поэтому не видели и не слышали детали происшедшего. Не знаю, как у других, но у меня внутри будто все оборвалось и рассыпалось. Я в душе, как надувной плюшевый медведь вдруг сдулся и обмяк. Навалилась какая-то невероятная усталость, безысходность и безразличие… Но надо было действовать. Горенчук приказал прекратить подъем вверх, а двигаться вправо вверх в направлении предвершинного гребня. Он поручил идти туда связке: Трощиненко – Ларионов – главной ударной двойке, которые преодолели сложнейший кварцевый пояс (кстати, Сергей Ларионов его называет мраморным – может, так правильнее?). Они начали движение, наша связка шла по их перилам первая. Пересекая небольшой кулуар по их перилам, я вдруг почувствовал , что перила не держат, и я вместе с ними скольжу вниз. Мгновенно сообразив, что вылетел промежуточный крюк, я внимательно наблюдаю за следующей точкой закрепления перил и вижу, что она тоже не выдержала, приведя к ускорению моего падения, понимая, что дело дрянь, с надеждой всматриваюсь в последнюю точку закрепления. Наконец, ощущаю приличную динамическую нагрузку – крюк сработал, я остановился. В подобной ситуации при других обстоятельствах, наверное, во мне бы все перевернулось: вся жизнь пронеслась бы перед глазами ( так многие говорят и пишут в моменты смертельной опасности), но я довольно безучастно на все это взирал, как бы со стороны – настолько я был подавлен происшедшим… Дальнейшее восхождение я помню плохо – все, что было потом было некой рутиной, необходимой для завершения этого страшного испытания. Дальше, чтобы спуститься вниз, нам необходимо было полутраверсом (вправо – вверх) дойти до предвершинного гребня, подняться на вершину, и уже потом спуститься по более простому маршруту. Фактически вершину мы покорили, но нам уже было не до чего – надо было постараться до темноты спуститься вниз. Сил уже никаких не было: не моральных, не физических, но надо было без остановки двигаться. Сергей Ларионов практически ничего не видел (снежная слепота из-за ожога глаз при передвижении по снегу и льду, видимо, без защитных очков), я вдруг почувствовал, что обморозил пальцы на ногах и руках (к счастью, обошлось без ампутаций). Короче, пришлось нам не сладко. В нижней части гребня уже в темноте нас встретили ребята и помогли нам завершить спуск. На этом восхождение было закончено.
Было невероятно жалко, обидно и горько сознавать, что один из лучших среди нас – классный альпинист, талантливейший ученый-физик, муж, отец очаровательных детей (кстати, 12-летняя дочка Саша находилась в базовом лагере и ждала своего Папу с восхождения), разносторонний интеллектуал вот так в одну секунду навсегда покинул этот мир. С другой стороны, мы прекрасно понимали, что наша «мечта», к которой мы столько шли, преодолевая невероятные трудности и лишения, вдруг мгновенно оказалась несбывшейся. Также, каждый из нас прекрасно понимал, что в соответствии с традициями Советского альпинизма, все мы, а, особенно руководитель Горенчук, будем наказаны в форме дисквалификации и/или запретов на участие в соревнованиях в следующем сезоне. И действительно, все так и вышло: больше всех досталось Горенчуку (точно не помню те санкции, которые к нему применили: по-моему, ему запретили руководить восхождениями в последующем сезоне, участвовать в соревнованиях…), а всем участникам, включая и меня, запретили в следующем сезоне участвовать в чемпионате СССР. Когда мы спустились в районный центр Горно-Бадахшанской Автономной Области г. Хорог, тут же возник следовать Прокуратуры и подробно, с каждым из участников этого восхождения, отдельно с глазу на глаз провел допросы. В его задачу входило выяснение обстоятельств гибели Логачева. Эта процедура была обязательной, т.к. по тогдашним советским законам в подобных ситуациях открывалось уголовное дело об убийстве, но в случае, если выяснялся непреднамеренный характер действий тех, кто был рядом во время этого события, дело закрывалось. Так все в конце концов и вышло. После этого восхождения помню, как мы заспорили с Толей Мошниковым, который тоже был на этих сборах, но в составе группы вспомогателей. Толя утверждал, что, если бы он точно знал, что после очередного восхождения он останется целым и невредимым, он бы никогда не занялся альпинизмом. Ему обязательно нужен был «адреналин» смертельной опасности, связанный с альпинизмом, который как хорошая приправа была необходима для красивого и вкусного яства под названием жизнь. К сожалению, Толя Мошников, впоследствии став одним из лучших в мире альпинистов, тоже покинул «бренный мир» в горах в полном расцвете сил во время совершения совсем простого для такого мастера восхождения, увы… Когда мы в конце концов возвратились в аэропорт Пулково г. Ленинграда, я с удивлением обнаруживаю, что мой папа специально приехал на машине меня встретить. Это было абсолютно невероятным явлением, т.к. мой отец, Хитров Василий Николаевич: очень умный, достойный, видный человек, фронтовик – никогда меня не поддерживал в этом моем «странном» занятии альпинизмом. А тут, вдруг, раз и приехал, и предложил взять рюкзак и отнести в машину… Но я отказался ехать с ним, посчитав более важным поехать в дом вдовы Юры Логачева вместе с ребятами. Никогда не забуду я недоуменного взгляда моего папы, но я не мог поступить иначе… К сожалению из состава нашей команды восходителей на п.Маркса 1978г. уже нет с нами, помимо Логачева, еще и: Горенчука Юрия – умер в 1985г в возрасте 47 лет, в том числе и по причине депрессии, связанной с этой историей. Для него альпинизм был в жизни номер 1, и эта «рана» оказалась слишком глубокой и болезненной Липчинского Александра – погиб в 1980 г на восхождении в лавине Трощиненко Леонида -погиб в 1990 г при восхождении на п. Ленина в лавине Щедрина Георгия - погиб в 1990 г при восхождении на п. Ленина в лавине Сапожкова Льва – умер в 1985г.
Вообще, на мой взгляд, эта история сыграла очень серьезную роль в жизни многих участников, начиная с Горенчука, который не смог до конца пережить всей этой трагедии, видимо, считая себя отчасти виноватым в случившемся. Юра, несмотря на свою внешнюю суровость и немногословность, был добрым и справедливым человеком с тонкой, легко ранимой психикой… Думаю, и в моей жизни эти события сыграли важную роль. Дело в том, что многие из нас, включая меня и Ларионова, были на пике альпинисткой карьеры. Для нас альпинизм занимал, наверное, одно из наиважнейших мест в жизни. Мы были включены кандидатами в сборную команду СССР по альпинизму для подготовки к восхождению на Эверест (как известно первым советским альпинистом, покорившим Эверест в 1982 г, был Володя Балыбердин, который тогда отставал от нас и в опыте и в квалификации). Мы с вожделением мечтали об Эвересте и как могли стремились к этому. Мы серьезно надеялись упрочить свои позиции в сборной в случае успешного завершения этого восхождения. Но, не случилось: нас ото всюду вычеркнули. Кроме того, будучи живым свидетелем всех этих событий, включая наблюдения за состоянием оставшихся без кормильца членов семьи, особенно 12-летней дочки, которая так и не дождалась с восхождения своего папы, я как-то тоже призадумался о жизненных ценностях и о тех рисках, которые могут сработать при активных занятиях альпинизмом на таком высоком уровне. Да, я продолжал еще в течение 11 лет ходить в горы: стал мастером спорта СССР, инструктором, участвовал в Чемпионате СССР в 80-е годы, но высшей точкой в моей альпинистской карьере был сезон 1978г. и это странное забытое восхождение… Вот как бывает: отсутствующая строка в книжке альпиниста может вызвать такую бурю воспоминаний и эмоций, которые вылились в этот объемный текст, а многочисленные записи об успешно совершенных восхождениях не дали такой пищи для размышлений. Это, как книги в библиотеке, аккуратно размещенные на полке корешок к корешку, не вызывают желания их лишний раз взять и почитать, тогда как пустующее место - побуждает к вопросам и поискам….
Автор рассказа Михаил Хитров
Home: главные новости российского и зарубежного альпинизма |
Самым молодым участником был Сергей Ларионов (ему тогда было 24 года) – на тот момент, один из лучших скалолазов «Буревестника», самым возрастным, наверное, был Горенчук – ему было тогда под 40 лет. В составе сборной был и Саша Липчинский – один из лучших скалолазов СССР, а также ученый и поэт – человек широкой эрудиции, правда, с непростым характером. Мне тогда только что исполнилось 28 лет. Я был второй по возрасту «салаги» после Ларионова и единственный на тот момент кандидат в мастера спорта – все остальные мастера, а Юра Горенчук – мастер спорта международного класса. Сборную составляли, в основном, представители ЛЭТИ (Ленинградский электротехнический институт) за исключением Юры Логачева ЛГУ, блестящего ученого-физика, незадолго до этих событий защитившего докторскую диссертацию в возрасте 37 лет, и скромного меня из ЛИАП. Кандидатами в сборную были и звезды Политеха: Виктор Маркелов – самый титулованный и талантливый скалолаз страны тех времен (как Мартен Фуркад в современном биатлоне, или Месси в футболе), многократный чемпион СССР по скалолазанию, Миша Петров и Женя Лобачев – лучшие представители секции альпинизма Ленинградского Политехнического Института, которая была одно из самых многочисленных и авторитетных в Ленинграде. Но почему-то Горенчук их не включил в основной состав команды.
