Евгений Клинецкий (Москва)

Мой друг Володя Башкиров.

Впервые Володю Башкирова я увидел в 1979г. Летом мы ( физтеховская компания из Жуковского - ФАЛТ МФТИ) работали разнорабочими и ходили в горы в альплагере Цей, потом в качестве участников ходили в альплагере Айлама, выполнили вторые разряды и считали себя уже крутыми альпинистами, которые должны расти и совершенствоваться дальше. Здесь наши мнения разделились: часть физтехов, под влиянием Александра Мохновецкого, ушла в Зенит, другая часть, и я в том числе, подалась в Спартак.

В Спартаке я услышал фамилию Башкиров, узнал, что он создаёт свою команду, для этого проводит совместные тренировки. На тренировках я познакомился с Мишей Нецмехом, Мишей Плоткиным и другими ребятами. Тренировки проходили в Царицыно, в Лианозово и в Куркино.

В Куркино – функциональная подготовка, кроссы, зимой лыжи. В Царицыно и Лианозово мы лазали и бегали. Моя первая тренировка со Спартаком в Куркино закончилась для меня плохо: не выдержав чрезмерной нагрузки я, как и положено, пошёл в кусты блевать. В кустах я обнаружил ещё одного своего старшего товарища – Колю Прохорова, он тоже блевал. Я решил все свои физиологические проблемы и вернулся в строй.

Тренировка продолжалась: осень, дождь, все разбились на пары, один брал напарника за ноги, и напарник должен был идти на руках в гору по мокрому асфальту. Господи, как я тогда устал! Когда закончилась тренировка, меня шатало из стороны в сторону. Я тогда подумал: «Если смогу выдержать, наверное, стану настоящим альпинистом». Вначале было очень тяжело, но постепенно я освоился, привык к нагрузкам, и жизнь стала налаживаться.

Помогала хорошая атмосфера в коллективе: мы много шутили, общались на разные около альпинистские темы, это была важная составляющая в Спартаке. Надо сказать, что не все спартаковские альпинисты посещали тренировки Башкирова, часть альпинистов, больше половины, тренировалась отдельно. Получалось так, что в Спартаке были как бы разные группы, порой сильно отличающиеся друг от друга. Я сразу попал к Башкирову и достаточно быстро понял, что мы на верном пути, а время показало: хорошие результаты могут показывать те, кто тренируется много и регулярно. Это было очень важно для меня: в Спартаке были ребята, которые лучше меня лазали и бегали, но мало тренировались. Такое положение дел мне не нравилось и я начал упорно тренироваться. Так часто бывает: например какой-то человек от природы сильный, ему все дается легко и это расслабляет, он меньше тренируется, сачкует и незаметно начинает проигрывать тем, у кого обратная ситуация. С той поры я вынес для себя одно важное правило: если ты упорный, если сильно хочешь, так , что жить без этого не можешь – ты выиграешь эту длинную гонку, надо только очень много трудиться и дружить с головой, конечно.

Совместные тренировки требовали много времени: от общежития в Жуковском до Куркино мы добирались на электричке, метро, автобусе, домой возвращались в обратной последовательности, но студентам не привыкать. Короче, меня это зацепило и тренировки по выходным я не пропускал.

Поначалу с Володей я практически не общался, я был самым молодым в башкировской команде, и наверное особо ничем не выделялся, но как-то постепенно мы познакомились. Момента, с которого мы начали с Володей общаться, как такового не было. 
В 1980г. мы поехали на Памир в ущелье Коок-Су. Володя с нами не поехал, начался отбор в первую советскую гималайскую экспедицию «Эверест 82», он был занят этим процессом. Там было много политики, много под ковёрной борьбы, в конце концов Башкирова отсеяли из основного состава. Со многими участниками экспедиции «Эверест 82» я потом ходил в горы, в том числе и в Гималаях. Я в состоянии оценить уровень их подготовки и могу утверждать, что Володю «зарубили» отнюдь не по спортивным и не по так называемым «человеческим» критериям. Володя был профессионалом с большой буквы, абсолютно порядочным человеком и ходить мог, практически с любым. Я был тогда моложе, намного нетерпимее и намного радикальнее, чем многие мои товарищи. Если мне что-то не нравилось, мог легко послать, часто не на пользу и себе и делу. Например, на собраниях альпинистов Спартака я мало общался с большинством спартаковцев. Я не понимал, что делает на этих собраниях как минимум половина собравшихся? Какие они альпинисты, если мало тренируются? И редко скрывал свое мнение по этому вопросу. Короче, был не подарок. Обычно стоял в стороне и ждал, когда придет Башкиров, чтобы обсудить тренировки и некоторые технические моменты подготовки к лету и после уезжал домой. При этом у меня не возникало проблем в общении с самим Башкировым.

В 1980, 81гг. Володя с нами не ездил, всё время посвящал участию в отборах на Эверест, но осенью, зимой и весной мы часто тренировались вместе. Тренером московского Спартака был Владимир Дмитриевич Кавуненко, летом он работал начальником учебной части альплагеря Алай на Памире, туда мы и ездили: Коок-Су, Гуамыш, Ак-Су. Когда эпопея с отбором на Эверест закончилась, Володя вернулся в Спартак и начал формировать свою команду, тем более, что совместные тренировки определили ее костяк. Кроме тренировок в Москве мы еще ездили в Крым на скалы, много лазали по естественному рельефу. 

В те времена, для того, что бы получить хорошую, бесплатную, профсоюзную путёвку или, что еще лучше, поехать на спартаковские сборы в Алай, надо было много тренироваться, осенью, зимой и весной участвовать в соревнованиях московских альпинистов за команду Спартак. Соревнования устраивали практически каждые выходные – длинные и короткие дистанции, эстафеты, жизнь кипела, народ бурлил – участвовал в соревнованиях. Я научился довольно прилично бегать на лыжах, хотя родом я из тёплых краёв, где зимы почти не бывает. В этом мне здорово помог тренер нашей лыжной секции физтеха, мой товарищ Миша Филатов. Филатов смог сделать невероятное: он заинтересовал физтехов-альпинистов лыжами и мы стали дополнительно тренироваться осенью и зимой вместе с лыжниками. Миша поставил мне лыжную технику, давал читать спортивную литературу, постоянно рассказывал о методике тренировочного процесса, эти знания здорово помогли мне, особенно после института, когда пришлось много тренироваться в одиночку. Постепенно я стал выступать за факультет и за институт по беговым лыжам, и естественно показывать приличные результаты на соревнованиях альпинистов. Это решало все мои проблемы с летними сборами – я автоматически попадал на них по спортивному принципу. 

В 1982г. мне задним числом не засчитали какую – то гору, и отменили спортивное звание КМСа. Я не смог участвовать в первенстве ЦС Спартак, хотя и поехал в Гуамыш в составе спартаковской экспедиции. И только с 1983 года я начал ходить в команде с Володей. Обычно зимой накануне сезона Володя приезжал к нам в общежитие, привозил неизвестные фотографии, показывал стены и спрашивал, что я думаю по этому поводу. Я только потом понял, зачем он спрашивал. Спрашивал Башкиров не для того, что-бы я что- то сказал такого, чего он не знает, а чтобы показать новую цель, настроить. Когда заранее знаешь, что летом у тебя будет такая стена и такая стена, а это всегда были первопроходы, мы не ходили даже повторения маршрутов, у тебя появляется цель. К этой цели ты готовишься совершенно по другому, выкладываешься на тренировках, а тут ещё надо было учиться. А чтобы хорошо учиться на физтехе, приходилось сильно напрягаться. 

Весной в Царицыно проходил большой кросс перед летним сезоном, к этому моменту состав сборов был практически сформирован, мы все встречались и в деталях обсуждали программу летней экспедиции.
С Башкировым мы лазали на первенство ЦС Спартака, на первенство Москвы, на первенство СССР - это были самые сложные и самые значимые для меня на тот момент маршруты. Когда ты идёшь по изведанному маршруту, есть описание маршрута, ты можешь произвести локальную оптимизацию, если позволяют правила и рельеф, пролезть немного иначе. Первовосхождение – принципиально другая история. Из под стены ты никогда не сумеешь увидеть и узнать всего того, что ждёт тебя наверху. Если маршрут достаточно сложный, наступает «точка невозврата» - момент, начиная с которого вернуться домой возможно только через вершину. Многие маршруты объективно опасны. Уровень адреналина в крови всегда выше на таком маршруте и риск выше. Многое зависит от того, насколько маршрут проработан предварительно: необходимо хорошо знать сам маршрут, время камнепадов, разработать тактику прохождения. Башкиров обладал уникальной способностью прорабатывать восхождение, просматривая фотографии стен и подолгу наблюдая за маршрутом. Потом, когда мы лезли, он мог сказать: «Зайди за угол, там должна быть полка». Перед тем, как лезть, лёжа под стеной я тоже рассматривал и фотографию и стену: нет там никакой полки. Ну если надо заглянуть за угол – ладно, хотя по мне так надо вверх пилить. Залезаешь, там, действительно полка. Откуда он про неё узнал? В этом был весь Башкиров, мы все у него учились этому чутью. 

Первопроходы – квинтэссенция альпинизма. Альпинизм, в первую очередь это познание чего- то неведомого, апофеозом познания,- является прохождение впервые, когда ты один на один с горой, а перед тобой никто еще не прошёл, не забил крюк или шлямбур. Ты лезешь и становишься первооткрывателем. Это очень сильно, это эмоциональные ощущения совсем другого уровня по сравнению с обычными восхождениями. Именно этим мы занимались с Башкировым: проходили новые маршруты, открывали что-то неизведанное, познавали себя.

Где в начале восьмидесятых работал Володя, я не знаю. На старших курсах я был посвободнее и мы часто тренировались в будние дни в первой половине дня в Подрезково или в Царицыно. У Володи имелась такая возможность. Потом, когда Володя начал плотно работать на корпорацию «Энергия», писать программы для космических кораблей, тренироваться днём у него уже не получалось. Но по выходным мы встречались в Лианозово, а ещё чаще в Царицыно и тренировались. Одно время это были спартаковские тренировки, но в один прекрасный момент Башкиров вместе с Володей Коломыцевым из МВТУ начали создавать сборную Москвы.

Это был уникальный случай, когда две команды объединились для решения серьёзных задач. Объединение Спартака и МВТУ не было разовым явлением, процесс продолжался много лет, вплоть до самой перестройки. Володя Башкиров и Володя Коломыцев сумели договориться между собой, расписать роли. Володи решали все основные вопросы, ближе к ним стоял Вася Елагин, мы, рядовые участники команды, также принимали участие в обсуждении будущих восхождений, но это были вопросы больше технические.

На Холодную стену на Чемпионат СССР, я не попал из- за придирок мандатной комиссии, буквоеды из федерации альпинизма нашли, что однажды я пролез маршрут, который был записан у меня как как снежно – ледовый, при этом в классификаторе он значился, как скальный, хотя, на самом деле, скал там было не больше 10%, а всё остальное – ледовый склон. Бюрократия есть бюрократия, меня вычеркнули из команды. Команда лезла на саму Холодную стену, а мы, те кто не попал, пошли правее, тоже первопрохождение. Так появился новый маршрут на Холодную Стену, который я прошел с Сергеем Михайловым, Мишей Плоткиным и Володей Суховым. Это было некоторым утешением в тот сезон. По основной стене лезла сборная Москвы: Башкиров, Коломыцев, Елагин, Хомутов и ещё были какие- то ребята, всех не помню.

Честно говоря, Холодная стена на меня произвела двойственное впечатление. Подходишь, смотришь – красивая, богатая рельефом, вертикальная стена. Когда начинаешь лезть, выясняется, что это торт «Наполеон» из многослойной породы, можно взять зацепку и вынуть её. Забиваешь в щель морковку ВЦСПС, смотришь, щель расходится, вынимаешь морковку, вытаскиваешь и выбрасываешь вниз два камня, меж которыми ты эту морковку и забивал. Приключение, конечно, лезть по вертикальным осыпям, пытаясь застраховаться по дороге. Слава Богу, мы прошли стену, выбрались неподалёку от вершины на гребень, пропилили по гребню, сменили записку в вершинном туре, спустились и тут выяснилось, что кто- то должен остаться под стеной и обеспечивать связь.

Команда Башкирова шла за углом от лагеря и лагерь их не слышал. Мы с Сережей Михайловым остались на леднике. У нас было все, что надо для счастья: палатка, примус, канистра с бензином, килограммовая пачка соли (откуда она взялась – не помню), здоровая советская пачка с картинкой Геркулеса и четыре кусочка сахара. На данном провианте требовалось продержаться два дня. Сидим – ретранслируем, ребята из под вершины сбросили лишнее барахло – мы пошли пособирали, притащили. Устали уже. Друг другу надоели, в горах уже месяца два безвылазно. Команда выходит на вершину, начинает спуск, уходит в зону прямой связи с лагерем, а мы, голодные, уставшие, грязные, с чувством выполненного долга, можем идти вниз. На Чемпионат СССР я попал годом позже, когда выполнил КМСа во второй раз.

На первенство СССР в составе сборной Москвы я ходил на пик Блок, ходил на Сабах. Мы взяли бронзовые медали Чемпионата СССР. Это были сложные восхождения с непогодой, стенным лазанием, гамаками и остальными прелестями сложных восхождений в высотно-техническом классе, но я бы не сказал, что это были самые крутые восхождения с Башкировым на Памире. Пожалуй, самое знаковое моё с Башкировым восхождение, было по левой части стены Ак –Су. До этого, Ак-Су прошёл Лёня Трощиненко с командой Ленинграда, насколько помню, они тогда, чуть не выиграли первенство СССР. Они начали из центрального кулуара, потом вышли на правую часть стены и далее на ребро. А вот слева от кулуара был огромный вертикальный зеркальный лоб, там сегодня много маршрутов, но тогда решиться на маршрут, где гладкий гранит с очень бедным рельефом, где вся стена пробивается камнями, было очень трудно. Башкиров решился. Для наблюдения за стеной мы выбрали на леднике плоский камень, высотой 3-4 метра, поставили на нём палатку и по очереди там дежурили – записывали режим камнепадов.

Стену наблюдали дня три. Между наблюдениями дремлешь, прошли камни – быстро глянул где облачка от ударов камней о стену и записал в тетрадь время и место камнепада, и снова отдыхаешь. Жизнь течет неспешно и размеренно, и это тоже альпинизм. В мою смену пришел Саша Рабочих меня сменить, крикнул, я проснулся, он говорит: 
- Женя, тут вокруг тебя снежный барс ходил.
Я барсов никогда вживую не видел, следы видел, а барсов нет. Ладно, говорю с камня, не прикалывайся!
- Спустись.
Спустился и в правду следы барса. По следам видно: барс походил, походил вокруг меня, сделал несколько кругов и ушёл по своим делам.

А мы продолжили следить, как проходят камнепады. Камни шли вечером и утром, в это время постоянно шумело с регулярностью минут 15 – 20, днем шума почти не было. Очевидно, что нижнюю часть надо пробегать под утро в ночи по миксту, по разрушенным скалам, чтобы успеть прилепиться к стене. Так и было сделано, вышли ночью, я на максимальной скорости отработал микст, сильно устал, но за стену зацепились до камнепадов, задача первого дня была выполнена.

Дальше началась стена, мы лезли по плитам, каминам, натечному льду, потом выходили с этой стены. Такая работа: тяжёлая, но не такая страшная, как виделось снизу – ты лезешь по гладким стенам, внизу уменьшаются озера на леднике, вокруг горы, закаты и рассветы, ночью звезды с горошину, это просто счастье. На стене жизнь меняется: ты начинаешь жить в вертикальной плоскости, забывая, что есть горизонтальное измерение, твоя задача лезть, лезть и лезть. Часто бывает холодно, чтобы хорошо отдохнуть ночью надо сразу после ужина быстро забраться в спальник и уснуть, пока телу тепло от еды, в противном случае, будешь долго ворочаться и толком не отдохнешь. На стене ты становишься другим человеком, начинаешь лучше понимать самого себя, это как длинный и очень откровенный диалог с самим собой, когда ты ничего не приукрашиваешь ни в себе самом, ни в окружающих людях. Это позволяет открыть в себе такое, о чем ты даже не догадывался. И это бесценно.

В течении восхождения на Ак- Су произошло несколько событий, которые иллюстрируют Володю как альпиниста и человека. К тому моменту мы уже довольно много ходили вместе, в том числе, и в одной связке. На самой крутой части маршрута нам встретилась совершенно гладкая стенка и очень правильной формы с небольшой трещиной внутренний угол, эту стену вертикально рассекающий. Володя, он в тот момент работал первым, подошёл к этому углу справа, из-под небольшого нависания. Вышел в угол и пролез часть угла, принял меня, я полез дальше. Я должен был долезть остаток угла и выйти выше, как раз получалась веревка. На верху угла должно было быть что- то вроде полочки. Лезу, обвешенный железом, по углу, делаю точки страховки, где – то вставляю френды, они уже появились, где – то забиваю крючья. Угол заканчивается, наверху, действительно, вправо – влево уходит узкая полочка на полступни, это была большая радость! Берусь за полочку, выхожу. Ставлю ноги, выпрямляюсь, прислоняюсь к стене. Там какие- то каменные перья прилепились к стене - немного придержался за них, они мне сразу показались подозрительными.

Дело было на закате, стена северная, лучи заходящего солнца осветили стену и чуть подтопили натечный лёд, который скреплял каменные перья в единый монолит. Мои ноги в распорах стоят на полке, вдруг, большая тонкая плита выезжает и становится мне на ботинки. Плита достаточно тяжёлая, ногам не очень больно, терпимо – ботинки жёсткие, но плита здоровая и что с ней делать, непонятно. Я смотрю вниз между ног, вижу под собой Башкирова, кричу ему: «Уходи!». Кто слышал о принципах советского альпинизма, тот прекрасно понимает, что значит «уходи». Один из принципов гласит: «партнёра по связке бросать нельзя, веревку отвязывать нельзя». Я каким-то шестым чувством понимаю, что как бы я не бросил плиту, она полетит прямо на Володю. Он кричит: 
- Закрепись как-нибудь, попробуй что- то сделать!
-У меня плита!!! 

Володя сказал ещё что- то, тогда я заорал так, ну как следует сообщить нечто важное в подобной ситуации. Мы очень хорошо понимали друг друга, Башкиров перестегнул нашу связочную верёвку к страховочной станции и сам, ничем не страхуясь, как супергерой в американском кино, схватился за верёвки, уходящие вниз и в мгновение ока исчез под нависанием. Всё этот длилось секунд 15 -20, у меня напряг дикий, тело била дрожь, не зная, к чему я пристёгнут или не пристегнут на том конце веревки, перевалил тонкую, как перо, но здоровую и тяжёлую плиту через левую ногу, хватаюсь за открывшийся рельеф и смотрю между ног. Плита чётко пролетает через то место, где Башкиров меня страховал, гремит какое-то железо на страховочной станции, запах серы. Слава Богу, верёвки остались целы, и спокойно улетает вниз. Из- за перегиба появляется Башкиров, он добрался к страховочной станции свободным лазанием - было непонятно, можно ли грузить верёвку. К тому моменту я позабивал точки страховки и инцидент решился. Если бы Володя действовал более зашоренно, как требуют того каноны советского альпинизма, смертельного случая было бы не избежать, ещё не понятно, чем бы это закончилось для меня, так как к моменту выхода на полку, я довольно далеко пролез от последней точки страховки. Способность принять нестандартное решение, порой противоречащее канонам, не потому, что он плевал на них, а потому, что он очень хорошо осознаёт ситуацию и быстро находит нестандартно решение – свойство настоящего профи. Именно это всегда отличало Башкирова.

Второй случай произошёл выше, на выходе со стены, мы висели в гамаках под полутораметровым нависанием, было очень удобно, мы были закрыты от камней, которые прилетали рано утром и вечером. Выше высматривался внутренний угол с ледовым галстуком – натечным льдом. Володя долез до языка и прошел часть льда. Дальше мы должны были пролезть натечный лёд до вероятной полки. Я полез лед, лёд был покрыт жесткой коркой, которая отступала ото льда на несколько сантиметров. Это сейчас есть инструменты со специально изогнутыми ручками и эфесом, чтобы защитить руки при работе. Тогда подобных изысков мы не имели – самодельный ледоруб с прямой ручкой, каждый удар ледорубом и кулак, разбивая пальцы, пробивает сантиметровую ледовую корку. Во льду попадаются камни, непонятно, или они в лёд вморожены, или и вовсе на соплях, на корочке висят, или это скала выступает. Эта боль при каждом ударе подбешивает, начинаешь работать быстрее и быстрее, еще осколки от ледовой корки отлетают и царапают лицо, это бесит еще сильнее, придает силы и ты зашнуриваешь еще быстрее. Пролез язык, вышел наверх на хорошую наклонную полку, можно спать лежа. Ура! Башкиров снизу кричит: 
- Что там?
- Здесь отличная полка для ночёвки! 

Когда день – другой поспать в гамаке, это может и весело, а вот на морозе и долгое время на самом деле холодно и неудобно. А тут целая полка! Те, кто ходил стены, знают, что на полке всегда лучше выспишься и теплее будет. Дело шло к вечеру, Башкиров командует: «вниз». Мы спускаемся под нависание к остальной команде и тут Володя заявляет: «Пожалуй, мы пойдём завтра». А что «завтра»? - продукты заканчиваются, ещё два часа светлого времени, охота сегодня. Я был в бешенстве! В нижней части стены Ак-Су мне исполнилось 24 года. Саша Зыбин подарил мне Марсианские Хроники Рэя Брэдбери, маленькую книжечку. Как Саша вспомнил про мой день рождения – не знаю, я сам не помнил, про свой день рождения, я даже не знал, какое тогда было число, накануне мы проходили нижнюю часть маршрута и я упахался на полную.

24 года – максимализм, я психанул, обиделся. Мол, сегодня можно залезть. Башкиров, совершенно спокойно говорит: «Нет, мы полезем завтра». Завтра, значит завтра, я залез в гамак зализывать раны: разбитые пальцы и физиономию в ссадинах от осколков льда. Думаю: «Как дурак, старался побыстрее пролезть, а тут на тебе - завтра! С утра будем долго собираться, пока из спальников вылезем, гамаки свернём, полдня теряем не меньше». Так и получилось: с утра долго собирались, на стене невозможно быстро свернуть бивуак, где все висят, привязанные к крючьям. Кто – то должен лезть наверх, кто- то должен тащить барахло, при этом, подумать, может, часть снаряжения сбросить вниз, стена то заканчивается. Так и полезли, через пару дней долезли до вершины, получили непогоду. Потом получили еще холодную ночёвку при спуске с вершины к палатке, в результате благополучно вернулись в базовый лагерь.

На следующий год, когда мы были в ущелье Сабах, недалеко от Ак-Суу. По нашему маршруту шли воронежские ребята. Они залезли в тот же внутренний угол с ледовым галстуком вечером, как и мы, но решили пройти его в конце дня, чтобы не болтаться на стене. Сверху пошёл камень, камень попал в жёлоб, летел, рикошетя об стенки, попал в человека, перебил ему бедро, ночью человек умер от потери крови. Кровь на стене была видна из базового лагеря. После этого начинаешь задумываться о тактической грамотности капитана команды.

Если мы говорим об альпинизме, в команде Спартака и Москвы Володя был безоговорочным лидером. Но в лыжных гонках мы с Володей постоянно соревновались. Здесь уже индивидуальный спорт, где каждый за себя, в начале, Володя у меня выигрывал, потом я начал периодически выигрывать у Володи, здесь борьба была бескомпромиссной. С одной стороны, Башкиров для меня всегда был учителем и непререкаемым авторитетом, с другой стороны спортивное начало никто не отменял, я тоже хотел у него выиграть и отдавал этому все силы и когда получалось обогнать Башкирова получал большое удовольствие! Надо отдать должное Володе, мои победы никогда не отражались на наших с ним отношениях. На моём столе в рабочем кабинете всегда стоят две фотографии, семейная и фотография Башкирова. Володя всегда оставался спортсменом и при этом человеком с большой буквы. Он мог оценить победу своих учеников. Я был учеником Башкирова.

Период, когда я был в московском Спартаке и мы ходили с Володей, был самым ярким периодом в моей спортивной жизни, в моей спортивной биографии, это была идиллия и как любая идиллия, она не могла продолжаться бесконечно долго.

Наступил 1987 год и начался отбор во вторую советскую гималайскую экспедицию - траверс Канченджанги. Я туда проходил с большим скрипом: маленький высотный опыт, мне не хватало семитысячников, оставалось полагаться только на спортивную часть отборов. Претендентов было очень много, в 1987г. альпинизм в СССР находился на высоком уровне и можно было сформировать не одну, а три команды, которые совершали бы восхождения мирового уровня. К концу восьмидесятых система советского альпинизма достигла своего максимального развития. У нас появилось западное снаряжение, или его самодельные аналоги. А что касается технической подготовки, советское скалолазание было на высочайшем уровне. Претендентов в команду СССР было много, всех разделили на две части – основной состав - взрослая команда и молодёжная команда до 30 лет.

Я проходил в молодёжную команду. По какой – то причине, наверно из- за работы в Энергии, Володя не смог попасть на основной отбор и приехал только на молодёжный. Скорость забега или время прохождения скального маршрута не полностью характеризует уровень альпиниста. Понятно, что согласно таким критериям, молодые ребята будут иметь преимущество перед сорокалетними, молодые могут быть сильнее, как бегуны, или как скалолазы, но, при этом, не быть более сильными высотными альпинистами. Высотный альпинизм не требует быстрого передвижения по скалам, особенно для Канченджанги. На отборах были ещё тесты – психологическая совместимость и т.д.

В результате, я попал в число кандидатов, а Володя отсеялся. Это была победа с печалью в душе, дальше я должен был идти без Башкирова. Так в мае 1987г. наши пути разошлись: мне надо было попасть в основной состав сборной СССР и поехать в Гималаи, Володя снова вернулся в московскую команду. Башкиров и Коломыцев стали готовить свои восхождения, а я в составе сборной СССР работал по программе подготовки к Канченджанге, мы улетели под пик Коммунизма, затем под пик Победы. 

В 1989г. состоялась вторая советская гималайская экспедиция «Канченджанга 89». Траверс Канченджанги завершился большим количеством восхождений на этот восьмитысячник и, естественно полным травесом всех четырех вершин Канченджанги. Экспедиция прошла удачно.

В следующем году состоялась экспедиция Профспорта СССР на Южную стену Лхоцзе, туда я поехал, уже как ветеран, нас там было человек пять участников экспедиции на Канченджангу: Володя Каратаев из Дивногорска, Ринат Хайбулин, Саша Погорелов, тренерами были Сергей Бершов и Михаил Туркевич. Собралась сильная команда молодых ребят, мы пролезли маршрут, который назвали «Маршрут 21-го века». До этого, Южную стену хотели пройти Рейнхольд Месснер, первый альпинист, взошедший на все 14 восьмитысячников со своей командой сильнейших альпинистов, «сборная мира» как тогда назвали команду Месснера потерпела фиаско. Потом, за год до нашей экспедиции, Южную стену пытался пройти Ежи Кукучка с польской командой альпинистов, Кукучка – второй человек, который совершил восхождения на все 14 восьмитысячников. На этом маршруте Кукучка погиб.

Параллельно с нами работала экспедиция очень сильных французских альпинистов: Кристоф – Бежан, они остановились на высоте около 7.500-7.700м и ушли вниз. Обычно западные альпинисты выбирали следующую тактику прохождения Южной стены Лходзе: начинали правее и только в верхней части маршрута уходили влево к вершине, это позволяло обойти сложные скалы в центре стены и уйти из-под обойти верхних скал на предвершинный гребень. Наша команда в лучших традициях советского альпинизма полезла по центру стены в лоб, это было красиво, да и маршрут покороче. Во время восхождения мы нашли место, где сорвался Кукучка: нашли крючья и камин откуда он вылетел. Это было место, где поляки выходили на предвершинный гребень - участок мы пролезли с Серёгой Тарасовым. Южная стена Лходзе была и остается большой проблемой для альпинистов по сей день. Мы были молоды, имели небольшой гималайский опыт, но мы очень хотели пройти стену. Это был как полет в космос. Напор и желание пройти стену сделали свое дело, экспедиция закончилась успешно – 16 октября 1990 года связка Бершов-Каратаев достигла вершины.

Радость победы омрачало большое количество ампутаций и прочих осложнений – дорогая цена, заплаченная за победу. Все ребята выложились по полной, каждый выдал все, что мог, только так можно было пройти Южную стену Лходзе. Прошло много лет, было 7 или 8 попыток прохождения Южной стены, насколько мне известно, все попытки закончились неудачно. По крайней мере, наш маршрут стоит не повторенный.

Я попал в Гималаи, а Володя пока оставался в рамках СССР и наши пути разошлись, но после Лхоцзе появилась перспектива снова ходить вместе: планировалась осенняя экспедиция на Аннапурну, я очень ждал её, там была моя родная команда, люди, с которыми я хотел ходить: Володя Башкиров, Вася Елагин, Саня Шейнов. С Сашей мы в одной связке прошли отборы в сборную СССР, вместе ходили на Канченджангу. Саша Шейнов был неординарным человеком и сильнейшим альпинистом. Принципы хождения в горах, которые проповедовал Саша, приводили в ужас некоторых альпинистов старшего поколения, но Шейнов по другому не мог.

Я очень хотел попасть на Аннапурну и должен был попасть, но судьба распорядилась иначе: в августе я получил жесточайшее воспаление лёгких, с капельницами и со всеми делами, о восхождении на 8.000м через месяц после болезни речи быть не могло. Так безуспешно закончилась попытка сходить с Башкировым в Гималаях.
Начало 90-х, время сильнейшей боли для страны и всего советского народа. Перестройка, гласность, разгул демократии – жизнь дала сильный крен, все начало резко и кардинально меняться. Девяностые годы многое разрушили в нашей стране, в том числе, разрушили спорт. От альпинизма девяностые годы не оставили камня на камне: исчезла система альпинистских лагерей, сворачивалось финансирование соревнований. 
Мы, рожденные в СССР, потеряли почву под ногами: то, что казалось надежным и незыблемым вдруг испарилось и растаяло. Каждый должен был делать свой выбор. Некоторые, и я в том числе, начали зарабатывать деньги, вначале, чтобы прокормить семью, потом процесс пошел по нарастающей и пришлось завязать с альпинизмом. Некоторые погибли: Саша Шейнов, Миша Филатов, Коля Петров. Но были и те, кто остался в альпинизме, им было невероятно трудно. Я не был фанатиком альпинизма, а Башкиров был, эта разница определила наши жизненные траектории.

В то непростое время, Володе приходилось совмещать очень разные вещи, дело, которому он посвятил многие годы, исчезло. Башкиров остался без команды. Это был сильнейший удар по Башкирову, человеку, который столько сил приложил для того, чтобы создать команду, вырастить альпинистов высокого уровня. Это было очень сложное для Володи время. Володя начал проводить много времени в Гималаях, организуя различные частные экспедиции, порой, с непонятными людьми. 

В Москве кто- то должен был вести Володины финансовые дела, чтобы запущенные бизнес-процессы продолжали работать. Таким человеком стал я. Совершенно точно могу сказать, что Володя зарабатывал деньги для того, чтобы ездить в Гималаи и кормить семью. Это не были большие деньги с точки зрения бизнеса, но это были достаточно большие деньги для отдельного человека, и эти деньги Володя вкладывал в альпинизм. Здесь опять хочется вспомнить о его порядочности и чувстве такта. Деньги, порой как лакмусовая бумажка могут определить как хорошие, так и плохие стороны человека. В этом вопросе Володя остался верен себе – человек высшей пробы. Команды не было, а он хотел ходить в горы и ходить много. Ходил он с теми, с кем мог ходить. Я не хотел бы давать оценку тем людям, я не всех знаю, некоторых знаю недостаточно хорошо, там было очень много достойных ребят, которые были сильнейшими альпинистами и замечательными людьми, такие как Анатолий Букреев, Евгений Виноградский, Сергей Богомолов, но были и такие, с которыми лучше не ходить вовсе. Но такова судьба профи – не всегда можно выбрать всех напарников по экспедиции.

Я хорошо помню, как 20 лет назад утром раздался звонок, и я узнал, что Володя погиб. В жизни каждого человека есть люди-маяки, реперы, по которым можно сверять свои поступки и достижения. Для меня Володя Башкиров такой маяк, он остается Учителем и другом, просто он уехал в далекую экспедицию.