| : | Зимняя экспедиция на К2. Национальная команда Польши.
5 марта 2018
Samowolka, вечный мотив в истории альпинизма в Гималаях.
Witold Glowacki То, что произошло между Денисом Урубко и Кшиштофом Велицким и участниками экспедиции на К2, не является чем-то необычным. В истории польского альпинизма в Гималаях полно обид, личных амбиций и вытекающих из этого конфликтов. Очевидно, что в составе экспедиции на К2 Урубко был если не самым сильным альпинистом, то одним из двух сильнейших (с Адамом Белецким). Оба одновременно доказали, что они готовы как к действиям на горе, так и к самопожертвованию (рискнули тогда и жизнью, и успехом своей экспедиции, и мечтой) в ходе спасательной операции на Нанга Парбат. Они успешно работали вместе - впрочем, уже не первый год. Первый раз они были вместе в Татрах („впервые я был с горах с кем-то, кто делал это так быстро, что я едва был в состоянии идти с ним наравне” написал тогда Белецкий), а чуть позже они отправились вместе на Канченджангу. „Очень впечатлил меня профессионализм Дениса. Он был отличным руководителем, очень сосредоточенным на цели. Когда я ездил с Артуром Хайзером, то в списке вещей, которые брали с собой, было всегда поллитра спирта. Денису употребление алкоголя во время экспедиции, даже в символическом количестве, казалось, немыслимо”, - писал об Урубке Белецкий в своей книге „из-под замерзших век”. Трудно сказать, выдержит ли их дружба недавнее испытание, но Белецкий отмечал, что Денис предлагал ему участие в штурме. Он также добавил, что отказался из-за усталости и плохого прогноза погоды. И не буду скрывать, что все сильнее и сильнее что-то вставало между Урубко и руководителем экспедиции. Правда, дело не дошло до острого конфликта, подобного тому, что возник между Вандой Руткевич и ее партнером Мишелем Парментьером во время экспедиции на К2 в печальном 1986 году."Мы оба искренне ненавидели друг друга, с каждой минутой все больше, а приходилось жить в одной палатке. Та экспедиция закончилась общей борьбой за жизнь, во время спуска в экстремальных условиях. Летом 1986 года на К2 погибли в общей сложности 13 человек, в том В 2018 году Урубко и Велицкому, к счастью, не пришлось проверять свою взаимную Однако, не все было гладко. Urubko в нескольких записях в своем блоге давал понять, что не лучшего мнения о темпе экспедиции. Он в одиночку работал наверху, наверное, больше всех из команды, и Адам Белецкий больше всего подходил ему в партнеры. Когда сорвался первоначальный план покорения К2 по м-ту Басков (опасность лавин, падающие камни, которые ранили Адама Белецкого и Рафаэля Фроню), не прошла, однако, его идея восхождения по совершенно новому м-ту по восточной стене - очень снежному и лавиноопасному в летний сезон, но, по мнению Urubki, зимой очень удобного. Urubko получил разрешение на короткую разведку этого м-та, но на этом все закончилось. Великий выбрал путь по Ребру Абруцци. И там уже Велицкий приказал Денису неожиданно прервать вполне нормальный подъем в лагерь 3. После этого Денис уже не скрывал недовольства. Решение руководителя счел непонятным, написал об этом в своем блоге. Может быть, именно тогда он и решил, что если есть шанс подняться на К2 зимой, то лучше всего сделать это самостоятельно Как ни парадоксально, тридцать лет назад, в декабре 1988 года, что-то подобное мог бы, вероятно, чувствовать сам Кшиштоф Велицкий. Нынешний руководитель экспедиции на К2 участвовал тогда с Анджеем Завадой и Лешеком Чихи в бельгийской зимней экспедиции на Эверест. Бельгийцы (хотя это они организовалили экспедицию и получили пермит) работали заметно хуже, чем поляки, впрочем, условия были сложными. Уже в середине декабря было ясно, что о достижении главной цели, то есть Эвереста, не может быть и речи. Кончилось тем, что в канун Нового года Кшиштоф Велицкий в одиночестве стоял не на вершине Эвереста, а на соседней Лхоцзе. Это было одновременно и первое зимнее восхождение на Лхоцзе и, первый подъем соло на восьмитысячник зимой. Напомним, что именно Велицкий вместе с Чихи были первыми, кто взошел зимой (в 1980 году) на Эверест. В 1988 году, в то время, когда решалась судьба бельгийской экспедиции, Лхоцзе была, безусловно, более привлекательной целью. Для Кшиштофа это был уже третий по счету (в 1986 году он взошел на Канченлжангу) восьмитысячник. Его собственное, - и только его - честолюбие было тогда вполне Шел 1975 год. Это начало польского послевоенного альпинизма в Гималаях. На Gaszerbrum II и III идут вместе две польские команды - мужская и женская. Второй руководит Ванда Руткевич. План следующий - мужчины пойдут на Gaszerbrum II, женщины на Gaszerbrum III. Здесь есть одна проблема - Gaszerbrum II 8035 м, а Gaszerbrum III „только” 7952 м. Это меньше ста метров разницы, но очевидно, что только Gaszerbrum II восьмитысячник. Поэтому Gaszerbrum III на тот момент остается еще непокоренным. Поэтому там тоже есть за что бороться, хотя он „всего лишь” Экспедиция оказывается тяжелая, покорение вершин сложнее, чем предполагалось, постепенно появляются мысли о возвращении, атмосфера сгущается. В конце концов, 9 августа мужчинам удается подняться на Gaszerbrum II. Два дня спустя другая группа поднимается на Gaszerbrum III. Но это не полностью женский коллектив, а смешанный. На вершине Ванда Руткевич, Элисон Chadwick-Onyszkiewicz, Janusz Onyszkiewicz и Кшиштоф Zdzitowiecki. Остальные женщины в команде сильно обижены на Ванду. Во-первых, потому, что она попала в четверку восходителей. Во-вторых, потому, что договаривались о другом - что это будет женское восхождение, без поддержки мужчин. Не забывайте, что мы говорим о временах, когда женщинам в польском альпинистском сообществе приходилось непрерывно даказывать, что они могут идти наравне с мужчинами и ломать мужские предрассудки. План первовосхождения на Gaszerbrum III, которое к тому же, должно было стать чисто женском, имел важное значение для участвующих в экспедиции женщин. Трудно сказать, что происходило тогда в базе экспедиции. Но только на следующий день на штурм Gaszerbrum II вышла двойка женщин. Halina Kruger-Syrokomska и Anna Okopinska, которые достигли вершины 12 августа. И Руткевич обвинила их в том, что для них личные амбиции важнее, чем следующие экспедиции В этом году на К2 Denis Urubko тоже имел свое личные амбиции - которые до конца февраля идеально совпадали с амбициями остальных участников экспедиции. Речь идет, конечно, об определение зимы и ее временных рамок. Urubko следует ортодоксальному взгляду, в соответствии с которым зима заканчивается в Каракоруме с концом февраля. Март - по мнению Urubki - это уже не зима, а, следовательно, возможное восхождение на К2 в марте не может считаться зимним. Нет, это не какой-то каприз, а серьезный вопрос мировоззоения альпиниста. Urubko повторял свое мнение о зиме много лет очень последовательно. В журнале „Горы” уже в 2015 году вышел текст Urubki, в котором альпинист представил свое толкование начала и конца зимы в самых высоких горах мира. Видно из этого текста, что для него это дело сильно личное. „Я жил в центре Азии, Казахстане, в течение двадцати лет. Итак, я могу сделать вывод, что погода 1 декабря - это еще хуже, чем 28 (29) февраля. Холоднее, более влажно, в целом. Казахстан лежит гораздо ближе к интересующей нас области (Гималаи, Каракорум), чем Европа, Америка или Африка, откуда так много альпинистов, определяющих господствующую в Азии погоду, не имея о ней понятия и пытаясь навязать другим свое мнение”. Добавим, что Urubko вырос в мире альпинистов России и стран бывшего СССР - там же, как правило, доминирует именно уверенность в Кстати, дискуссия о временных рамках зимнего сезона в Гималаи и Каракорум это не спор, который начался вчера. А ситуация под К2 не является первой, которая ставит остро этот вопрос. По крайней мере, до конца 80-х годов гуру альпинизма в Гималаях Подавляющее большинство зимних восхождений на восьмитысячники имели место до конца февраля. До 2011 года было даже неписаное правило, что надо достичь вершины как раз до 1 марта, все 22 зимние экспедиции завершены успешно до этой даты. Исключениями стали только две польские экспедиции на Gasherbrum I в 2012 г и на Броуд Пик в 2013 году (закончившаяся смертью Berbeki и Ковальского во время спуска). В первом случае Адам Белецкий и Януш Голомб стояли на вершине 9-го марта, во втором Белецкий, Berbeka, Малек и Ковальский достигли цели 5 марта. В 2016 году в феврале состоялось первое зимнее восхождение на Нанга Парбат. В этом году, видимо, Томаш Мацкевич и Elisabeth Revol поднялись на вершину Нанга Парбат 25 января, т. е. также в соответствии с „доктриной Urubki”. Часть альпинистов считает, что Urubko во время своей соло попытки на К2 превысил пределы допустимого риска (шел один, не имея достаточно прогнозов, без контакта с базой). Не исключено, что они правы. Но известно, что превышение границ допустимого риска - довольно частый элемент альпинизма в гималаях. Известно об этом и самому Кшиштофу Велицкому. На этот раз мы оглянемся на 1996 год. Кшиштоф Велицки только что взошел на свой 13й восьмитысячник - К2. Для полного комплекта, то есть Короны Гималаев, ему остается ему только „гора убийца”, то есть, Нанга Парбат. Согласно исходному плану, Велицкий намеревался взойти на нее сразу после К2, присоединившись к экспедиции Бербеки на Nange используя акклиматизацию, полученную на предыдущей вершине. Но экспедиция на К2 задержалась, в это время команда Бербеки сворачивает лагерь и возвращается в Польшу, сказав Велицкому, что уже нельзя было больше ждать. Что делает тогда Велицкий? Идет в базу под Nanga. Там уже никого нет, ни альпинистов из Польши, ни из другой страны. Великий расспрашивает местных из соседней деревни, спрашивает их, где, собственно, начинается маршрут Kinshofera. После получения этой скудной информации, не имея доступа к подробным прогнозам погоды, Кшиштоф... идет на штурм. Поднимается на Нанга Парбат в альпийском стиле - по дороге только 2 раза ночует, идет вверх, несмотря на крайне болезненный абсцесс двух зубов. На вершине он стоит 1 сентября. И вторым из поляков, после Ежи Кукучки, получает Корону Гималаев Это был замечательный подвиг? О, да. Можно ли его назвать разумным? Безусловно, нет. Сегодня мы видим другого Кшиштофа, того, который „тормозил Урубко”. И нам понятны важные причины его поведения в этой роли - этого нынешнего, очень осторожного Это ведь Велицкий руководил трагической экспедицией на Броуд Пик в 2013 году. Это было первое зимнее восхождение на этот восьмитысячник - и успех стоил жизни Berbeki и Ковальского. После трагедии среди польских альпинистов разгорелся мощный спор. Сми тогда без устали задавали наивные вопросы типа: „можно ли оставить партнера в горах” и только раскаляли атмосферу. Но те, кто "в теме" знали, что на всю эту бурную дискуссию плотно накладываются конфликты. Сугубо личные, и между поколениями, и, наконец, окружающим сообществом. Короче говоря, сообщество закопанских альпинистов всегда враждовало с восходителями из Силезии, это восходит ко временам раннего Кукучки. Белецкий для старшего поколения был, определенно, опасный "молодой волк". Наиболее остро критиковавшими Белецкого альпинистами были, в основном, личные друзья Мачея Berbeki, а часть альпинистов была недовольна организацией Адамом так называемых партнерских экспедиций в высокие горы в разных частях мира. Сказывались и взаимные конфликты между отдельными критиками и защитниками Белецкого. Велицкий очень переживал, когда был опубликован отчет Комиссии по несчастным случаям, особенно выводы в отношении Адама Белецкого. Атмосфера вокруг этого вопроса не способствовала трезвому обсуждению. Во время многомесячного скандала после экспедиции на Броуд Пик, медиа задавали все те же вопросы - на которые альпинисты успели себе ответить на несколько десятилетий раньше. В ходе так называемого саммита в Гливице, созванного в 1987 году, после трагического сезона на К2 в 1986, в частности, споры, связанные с гибелью Dobroslawy Miodowicz-Wolff. После попытки восхождения она сначала спасала там нескольких альпинистов, и, наконец, крайне истощенная, помогла спуститься Курту Димбергеру, а сама уснула и уже не проснулась. В Гливице самые известные польские высотники (Кукучка, Руткевич, ВЕлицкий, Майер и другие) открыто говорили о сложных моральных дилеммах в высоких горах. Все многочасовые совещания были записаны, записи доступны сегодня в сервисе wspinanie.pl. Дает пищу для размышлений, уверяю. Но в 2013 и 2014 году мало кто об этом помнил. Адам Белецкий был публично осужден как аморальный монстр, который бросил товарищей в беде. В действительности же тогда он боролся за их жизнь, уговаривал коллег, отказаться от слишком позднего штурма вершины (были там ок. 18-00) в состоянии все большей усталости. В тот момент, когда решались судьбы Berbeki и Ковальского, Белецкий не имел уже ни шансов ни физических возможностей, чтобы каким-либо образом им помочь. Осуждали и Велицкого - за то, что по рации не запретил им идти на вершину, не приказал вернуться на базу. Мы можем только догадываться, что стоило это Велицкому тогда, и в какой степени влияет на его решения как руководителя экспедиции под К2. Зато мы можем предположить a priori, что Кшиштоф Велицки, безусловно, не хочет, чтобы нечто подобное когда-либо под его руководством повторилось. И что он будет пытаться гасить любые проявления „вершинной лихорадки”, которая может снова толкнуть людей из его экспедиции в ситуацию, из которой не будет пути назад. Так же, как пять лет назад толкнула Бербеку и Ковальского. Так, как в 1992 году погнала крайне усталую Ванду Руткевич на штурм Канченджанги. И так как, быть может, всего месяц назад сказала Томку Мацкевичу идти на вершину Нанга Парбат. Urubko не поддался совсем уж крайней форме "вершинной лихорадки" во время своего соло штурма. В тот момент, когда он провалился в 5-метровую трещину, он пришел в себя и повернул обратно. - Это был мой шанс, чтобы что-то сделать, а не только сидеть в базе. Я предпринял попытку штурма, и да, действительно, я доволен, без этого я был бы в ярости, - Перевод Елены Лалетиной, Russianclimb.com
|