АКОНКАГУА, март 2011

Интересно, как вершины неотвратимо нависают и надвигаются, пока на них не взобрался, а потом долго светят вслед и освещают обычную жизнь впереди своим отблеском, на какое-то время делая ее почти вечной...

Предисловие

Идея подняться на Аконкагуа возникла у меня, естественно, сразу же после восхождения нашей четверки на МакКинли в 1998 году. Тогда мы обсуждали, какое бы следующее мероприятие  учинить в том же роде и в том же составе, и я высказал идею Аконкагуа, но никому она не приглянулась, так как всем было известно что это весьма дорогостоящая поездка, а сама гора –  пыльный пологий пупырь, и больше было энтузиазма по поводу идеи кругосветного путешествия на яхте. Вскоре после нашего похода с Игорем Борисовичем на Оризабу в 2001 году,  я купил книжку  R.J. Secor “Aconcagua, a climbing Guide”, но реально осуществить эту идею удалось только через десять лет, которые, впрочем, прошли почти как один день, в полном соответствии с кажущимся ускорением времени по мере нашей жизни в логарифмическом масштабе (то бишь играет роль не ?t, a ?t/t со всеми вытекающими из интегрального исчисления последствиями). Гибель неизбежна! – Таков был мой ответ на высказывание Кирила Константиновича «Думать будешь – погибнешь, не думать будешь –жить будешь» которое он взял из какого-то рассказа про представителя полудикого племени, населявшего отдаленные места Российской империи. Или как писал Серега Сипаров :

«В далекий путь идя как прежде
ты взять с собой не позабудь
немного веры и надежды
и безнадежности чуть–чуть». 

Об этом же говорится и в поэме о Гильгамеше (хороший перевод: The Epic of Gilgamesh, Penguin Classics, Paperback, translation by Andrew George), герои которой
занимаются экстремальным туризмом в третьем тысячелетии до нашей эры.

Сборы
Когда я получил sabbatical, стало понятно, что Аконкагуа должна быть сделана в этом году или никогда. Осложнения возникли, когда выяснилось, что я обязан просидеть в Барселоне до конца февраля, и стало быть, восхождение должно быть отложено на март, самый конец сезона. В декабре определилось, что в марте еще будет праздноваться семидесятилетие Джина Стенли, которому я всем обязан в своей научной карьере. Я убеждал организаторов – Ласло и Шэрон - отложить эту конференцию, но они победили. Я был раздосадован, и сообщил им, что выбываю из игры, так как планирую восхождение на это самое время. Этот email поставил
меня в безвыходную ситуацию,  участие в конференции выставило бы меня теперь пустым бахвалом и интриганом. Более того мне льстила мысль, что  участники конференции будут спрашивать: а где же Сергей? а им будут отвечать –  он на Аконкагуа. Демонстрация своей независимости и нетривиальности. 

Однако все это стоило мне долгих ночных размышлений в холодной Барселонской квартире. Как все это подать жене?  Какова будет ее реакция, когда я обьявлю, что сразу после возвращения из Барселоны я отправляюсь на гору. Ясно было, что отправляться на следующий же день было нехорошо, а кроме того красиво было бы отбыть в Чистый Понедельник, после масленицы с друзями, которые тоже будут дивиться моей смелости и нетривиальности. С другой стороны, я прекрасно сознавал, что все это мелкое честолюбие, и  это не улучшало моего настроения.   Но 7 Марта -- это уже самый конец сезона – в книге Секора сказано, что после 15го марта разрешений на  восхождение уже не дают. Значит ли это, что восхождения разрешаются в течение 20 дней после 15 марта или что реально они запрещаются  вскоре после 15го, что делает всю поездку бессмысленной тратой денег? Нежелание тратить деньги -- это не последний фактор в принятии моих решений. В результате я купил билет  на ЛАН и АА через Майами и Сант-Яго ($1,300) и известил Марину о своем решении ненамного раньше чем за месяц. А все мои интеллектуальные усилия в это время уходили на оптимизацию кода по дискретной молекулярной динамике. Не доделать этот проект во время  sabbatical - это тоже полный провал. А код не клеился, задача была на пределе моих программистских возможностей, и несколько раз недомыслие и ошибки приводили меня к убеждению что эта затея не даст никакого выигрыша в скорости вычислений. Но каждый раз по размышлении я приходил к выводу, что не все возможности исчерпаны. Тут тоже мной двигало мелкое честолюбие – как же, Джерри Пол сумел-де якобы убыстрить мой код для Бригиты Урбанц, и хотя его версия и грохается на моих конфигурациях, но не может же быть, что он все это  выдумал о семикратном ускорении.  В результате, к походу я готовился импульсивно,  нежелание тратить деньги и время, а с другой стороны страх, что там можно будет дать дуба из-за плохого снаряжения,  привели меня к ряду неразумных дорогостоящих покупок в интернете.  

В конце сентября я ходил со своей палаткой -- одноместным гробиком на пик Ането в Пиринеях, и там дико замерз.  Воспоминание об этом заставило меня купить палатку Black Diamond  I-Tent ($580), спальный  мешок Big Hahns Peak -20С ($390),   и рукавицы Mountain Gear ($104). Из этих вещей только палатка оказалась более-менее неплохой.  Рукавицы же были рассчитаны скорее на Эверест, чем на Аконкагуа, и я их ни разу не одел, а спальный мешок при ближайшем рассмотрении, произошедшем к сожалению уже в Пуенте дел Инка, оказался вообще без дна. Коврик к нему, который весит столько же, сколько сам мешок, надо было покупать отдельно. В Бостонском  REI я еще купил гортексовые ботики Asolo ($290) (Это действительно вещь!) , шерстяные носки с петельками изнутри (гораздо хуже чем стандартные носки из толстой шерсти), тонкий свитер (Smart Wool) по недосмотру оказавшийся small вместо extra large, и 20 упаковок всякой сублимированной еды в пластиковых пакетах, куда только нужно заливать кипяток и ждать пять минут. Порядочная дрянь, но все же лучше чем тратить горючее и время на гречку и макароны. (Из этих пакетиков только цыпленок с картофельным пюре был хорош).

В последний момент я заказал гостиницу Мальбек Хостел Централ (27 долларов за ночь) в Мендозе. В старое доброе время я бы переночевал в городском саду, но тяжесть рюкзака и сумки впридачу показалась мне слишком велика, а я - слишком старым, чтобы таскаться с ними по незнакомому городу.   

7 Марта
Но вот все эти скучные приготовления позади, и я отправляюсь в поход. Жена, как это ни парадоксально, отнеслась к  походу весьма положительно, заставила меня взять купленную ею новую бордовую футболку вместо старой, связанной с походом в Калифорнии в 2002 году, и даже не пошла на работу в понедельник утром.  7го Марта, в 2 часа дня, я вылетел на Майами. Самолет на Сант-Яго задержался на пять часов, так что в Мендозу я прибыл только в четыре часа дня 8го.

8 Марта
Такси до гостиницы стоило только 30 песо (1доллар =4.60 песо). Тепло и солнечно, еще ни одного желтого листочка на платанах, в которых утопают двух-трех-этажные бетонные коробки. Портреты местных королев красоты в каждой витрине, и встают, как счастья вестники, горы синие вдали. Мальбек Хостел Централ находится  на улице Сан Мартин в двух кварталах к северу от  SUBSECRETARIA DE TURISMO pa San Martin 1143, где надо получать разрешение на восхождение. (В книге Секора указан устаревший адрес) . Естественно, субсекретария уже закрыта, но любезные девушки и юноши из информационного офиса в том же здании сообщили, что надо прийти завтра к девяти утра, имея наготове 1200 песо. Я сходил на автостанцию,  находившуюся в одном километре на улице Запата за окружной автострадой, и купил билет на Uspalato express, отправляющийся завтра в 3 часа дня (26 песо).  Вечером я прогулялся в поисках магазинов по улице Хуан Б. Хусто. Мне надо было купить еще так называемый белый газ для моего старого MRS примуса, побывавшего на Мак-Кинли, карту, сухофрукты и колбасу.  В одном еще открытом магазине мне сказали что белого газа  у них нет, что он есть только в магазине Casa Orviz, но это всего лишь обычный бензин и в принципе его можно купить на любой заправке.  На Мак-Кинли мы покупали белый газ в жестяных канистрах и мне в голову не пришло, что MRS shaker рассчитан на обычный бензин и даже керосин, если поменять головку горелки.  Примус на Мак-Кинли починял Игорь Борисович, единственный экспериментатор в группе, а я даже описания не удосужился прочитать. Casa Orviz оказалась уже закрыта и я отправился обратно, зайдя по дороге в Локуторию, то есть переговорный пункт, откуда позвонил домой и распечатал гранки последней статьи, которую нужно было срочно отослать. 

Потом я зашел в супермаркет неподалеку от бывшего ЖД вокзала ( железная дорога в Аргентине перестала существовать как класс) и купил сухофруктов, орехов, колбасы, сыра и аргентинской свинины холодного копчения (это вещь!). Все это стоило 400 песо.  В гостинице я поел хлеба и молока, прочитал гранки и лег спать. Гостиница была очень странной: высоченные потолки и обшарпанные стены и мебель. Было душно, и из соседних комнат, выходящих в световой колодец, раздавался оживленный разговор и хохот.

 9 Марта
Утром я выпил чаю с булочкой, входившей в стоимость номера, и отправился в субсекретарию, обменяв по пути 500 евро по сравнительно хорошему курсу.
В субсекретарии сидели симпатичные девушки, которые дали мне заполнить анкету
и дали направление в контору, где нужно было заплатить 1200 песо. Все это заняло не больше часа. Я вернулся в гостиницу, собрал рюкзак, сложил вещи в кладовке
и сходил в Казу Орвиц за бензином. Каза была самое дельное место из всех,  которые я посетил в Мендозе. Она напоминала кустарную мастерскую, и там можно было взять напрокат  все, что угодно, но мне ничего не надо было, кроме бензина, который я и купил в двух двух-литровых бутылках из-под кока-колы.

В гостинице я отослал последние е-майлы, после чего пообедал в Макдоналдсе и в последний раз прогулялся по Мендозе. И наконец началось! Рюкзак и сумка суммарным весом больше сорока -- и по жаре на автостанцию. Туда же спешила на каблучках аргентинка с развевающейся по ветру гривой, и я поравнялся с ней на светофоре у самой автостанции, она была лет 35 и вполне хороша собой! Вспомнилась молодость...

  Uspalatа express оказался двухэтажным автобусом, я показал водителю потный билет и устроился на втором этаже у лобового стекла. Автобус попетлял по пригородам Мендозы, зачем-то остановившись у какого-то злачного места, рекламировавшего полуобнаженную даму, и поехал по автстраде среди виноградников по направлению к горам. Было хорошо, и я повторял про себя старые стихи собственного сочинения, воображая себя чуть ли не царем Давидом, разбойником, которому все сходило с рук, потому что он писал
псалмы. Скоро начались пампасы, поросшие мелкими кустарниками. На волю в пампасы!

Автобус свернул в широкую горную долину и спустился к озеру. Там был кемпинг, откуда показались потрепанные типы с рюкзаками, явно отдыхавшие там после восхождения. Я подумал, что на обратном пути тут можно будет расслабиться и покупаться в озере, если удастся спуститься раньше 28 марта, на которое у меня был обратный билет. Автобус поехал дальше мимо мутной бурной реки, а местность становилась все пустыннее и была, как всегда в горах, иллюзия, что автобус спускается вниз.  Была еще одна остановка в Uspalatа, небольшом поселке в гигантской долине, напоминавшей по масштабам Заалайскую. Там росли пирамидальные тополя и сосны, какие-то школьники индейского вида голосовали по дороге, и автобус их подбирал.  А шоссе уходило все дальше на запад вдоль брошенной железной дороги, вызывавшей  ностальгические чувства. Солнце уже скрылось за горами, когда автобус подъехал к Лос Пенитентес, горнолыжному курорту, находящемуся в пяти километрах ниже Пуенте дел Инка. Из книги Секора я неправильно истолковал, что там должен быть полуразрушенный комплекс минеральных источников, где останавливаются диким образом альпинисты, но водитель меня не понял и сказал что ничего такого тут нет и я вылез из автобуса в Пуенте дел Инка, довольно убогом поселке, с какими-то деревянными ларьками, сараями, лачугами и брошенной жд станцией.

К вышедшим из автобуса туристам сразу же подбежали погонщики мулов с предложением своих услуг.  После непродолжительных блужданий я вышел к главной достопримечательности поселка, а именно к естественному мосту через реку Куевас, образованному желтыми отложениями солей из минеральных источников. Вход на мост был перекрыт, а за ним-то и находились развалины сметенного лавиной курортного комплекса, разрекламированного в книге Секора, которые можно было опознать по чудом сохранившейся церквушке. Действующий платный кемпинг располагался к востоку рядом с брошенной жд. станцией Пуенте дел Инка.

Кемпинг представлявший из себя пыльный квадрат, ограниченный домом хозяйки, загоном для мулов,  жд насыпью и свалкой, обрывающейся к реке. Собачонки на цепях заливались истерическим лаем,  дул холодный западный ветер, гнавший пыль, пермешанную с мульим навозом. Хозяйки не было дома, и я стал ставить палатку. Кроме меня в кемпинге остановились белый парень с подругой китаянкой из Вашингтона. Больше  никого не было.  Я развел примус и приготовил первую  жратву из пакетика. Парень и девушка сходилу за едой в лавку у автобусной остановки и стали варить макароны на костре, разведенном из деревянного ящика. Это были молодые искатели приключений, путешествующиe по Латинской Америке уже третий месяц, и теперь собиравшиеся посмотреть на Аконкагуа. Я подошел к ним и угостил их хлебом и конфетами «Белочка». Уже было совершенно темно, и я показал им Южный Крест, Альфу Центавра, Канопус, Орион, стоящий на севере кверх ногами, и Большое Магелланово облако.  Естественно, как всякий старик-бахвал, затеял нескончаемый рассказ о прожитой жизни. Надо сказать, что я видимо произвел приятное впечатление, потому что девушка потом мне прислала e-майл с вопросами  о том как окончилось мое восхождение.

Hola Sergei ( I hope I spelled your name correctly!),

I hope you are well and back from your journey Aconcagua.  How was it?  Skyler and I are currently staying on a walnut farm in Northern Chile and plan on moving further north and eventually crossing over to Salta in Argentina then Bolivia.  We've been thinking about you a lot and last night went to an observatory called Mamalluca where we saw the Southern Cross.  Tell us all about your climb and email some pictures!

Linda

P.S.  I will email you the link for the photos I promised in my next email!

Вскоре, однако, парень начал страшно чихать, и я поспешил ретироваться в свою палатку, не хватало мне от него заразиться. В палатке я обнаружил, что мой новый спальный мешок совершенно идиотский, вместо дна у него длинный карман из шелка. Мой коврик был слишком мал, чтобы заменить дно. В общем, назрела некая проблема. Спать было почти невозможно, снизу несло холодом, сверху было нестерпимо жарко, хозяйские собаки непрестанно лаяли, а в соседней палатке чихал несчастный американец. Всю ночь я размышлял, как быть со спальником, и в конце концов решил, что в базовом лагере наверняка удастся найти какой-нибудь толстый кусок поролона, из которого можно будет соорудить для спальника дно.

10 Марта
На рассвете я встал, развел примус и стал готовить завтрак. Когда из своей палатки выполз чихающий американец, я поставил диагноз, что у него просто аллергия на пыль и мулий навоз, и предложил ему бенадрил из своей волшебной коробочки, на что он с благодарностью согласился. Упаковав содержимое сумки в рюкзак, который стал от этого совершенно неподъёмным, я расплатился с хозяйкой (16 песо), отдал ей на хранение пустую сумку, одел рюкзак, поставив его на стул, и с трудом распрямился.  Сфотографировался на прощание с американскими  ребятами.  Было 10:30 утра.  Я  вышел на шоссе и двинулся в сторону Чилийской границы. До автомобильной развилки в национальный парк (НП) было 3 км и я попытался несколько раз проголосовать, но безуспешно. После моста через реку Хорконес, я свернул на парковку некоего комплекса серых бетонных сооружений округлых форм, надеясь найти там тропу, которую логично было бы проложить ко входу в НП напрямик.  По-видимому, это было нечто вроде таможенной службы для инспекции грузовиков. Но ничего оттуда я  не увидел. Рюкзак был слишком тяжел для случайных блужданий в поисках тропы. Я поставил его на бетонную тумбу и стал нюхать карту. Тут я заметил еще одного туриста лет пятидесяти, которой тоже искал тропу. Он оказался англичанином польского происхождения по имени Адриан. Отец его бежал в Англию из Польши в 39 году.  Посоветовавшись с ним, мы решили продолжать идти по шоссе. Однако, как выяснилось впоследствии, тропа действительно там была: просто нужно было обходить парковку справа. По пути я выразил ему свои соболезнования по поводу Хатыни, Варшавского восстания, и оккупации Польши советскими войсками.

Вскоре мы увидели снежную вершину Аконкагуа и сделали первые фотографии. Почти сразу после этого места мы заметили небольшую тропу уходящую вправо в нужном направлении и решили срезать по ней напрямик. Тропу перебежал заяц  (Как известно из классики, дурная примета). К двенадцати часам мы подошли к штабу рейнджеров при входе в НП. Туда вела асфальтированная дорога от шоссе длиной в 2.5 км, но мы срезали прямой угол по гипотенузе. Здесь было несколько домиков, вертолет и парковка. Нас тут же окружили рейнджеры и стали требовать документы. Я достал паспорт и пропуск в НП. Они его проштамповали и выдали мне белый полиэтиленовый мешок для мусора с аконкагуавской символикой. В интернете пугали, что они будут выдавать также специальные мешки для экскрементов, каковые потом де нужно предъявлять по выходе, отчитываясь за каждый проведенный в НП день. Но, к счастью, этого не произошло, видимо сказывался конец сезона, и это правило было упразднено. Англичанина же отправили получать однодневный пропуск в парк обратно к разъезду на шоссе, несмотря на то, что он хотел лишь дойти до маленького озера в трехстах метрах отсюда. Я опять взвалил рюкзак, поставленный на откосе, и пошел по грунтовой дороге, идущей вверх по широкой долине на север, в строну Аконкагуа. Оттуда дул сильный ветер и было совсем не жарко.

Когда я миновал живописное озерко, у которого бродило несколько туристов, меня обогнал порожний караван мулов, направлявшийся в базовый лагерь за последним остававшимся там снаряжением. Сначала пробежал десяток мулов, а затем проскакали на лошадях два лихих погонщика в красных беретах. Где-то минут через 50 я перешел по подвесному мосту через Хорконес, оказавшись на левом его берегу. Здесь дорога кончалась и начиналась тропа, более круто уходящая вверх. Это было логичное место для привала, так как у тропы стоял большой камень на которой можно было сесть с рюкзаком.  Тут же подлетели птички с зелеными спинками и синими головками и стали прыгать вокруг в ожидании хлебных крошек. По английски они называются Sierra Finches, а по русски -- горными зябликами. Мне сделалось немного  грустно, так  как рядом не было жены, с которой мы в последние годы завели хобби наблюдать птиц.  Но вот опять пора одевать рюкзак, который после трех часов пути стал еще тяжелее.

Где-то в половине третьего  я расположился на обед, поднявшись на пару метров от тропы, чтобы не быть преградой для мулов. Удивительно хорошо пошла  купленная в Мендозе аргентинская корейка с сухарями. Обычно, в первый день в горах ничего не лезет в глотку, но тут видимо сказывалась сухость и отсутствие жары, в результате чего я почти не потел.  Я медленно пережевывал пищу и меланхолично наблюдал за серыми птичками, тут же подлетевшими за крошками. Воду, набранную в кемпинге я (по совету Барселонского профессора Мигуеля Руби, побывавшего на Аконкагуа до меня) продезинфицировал специальными йодными таблетками.  На вкус и цвет они не подействовали. Однако больше я ими не пользовался, так как выше 3500 никаких бактерий в воде не бывает. В четыре я наконец с трудом запихал в рюкзак все его содержимое, вынутое во время обеда, и отправился дальше. Заново сложенный рюкзак получился крантиком к спине, но перепаковывать его было ни к чему: до Конфлюэнции оставалось не больше трех часов хода. За это время он еще не успеет натереть. Тропа довольно круто поднималась вверх и рюкзак врезался в холку... Но навстречу попалась  молодая женщина с детьми лет семи-восьми, грациозно скакавшими по камням, они видимо совершали однодневную экскурсию до ледника. Вид  детей и женщины подбодрил меня и этот пыльный и тяжелый мир будто слегка улыбнулся. Может быть еще удастся походить со своими внуками. Но шансы невелики,  вершина громоздится впереди, и гибель неизбежна.

Еще через часик я выбрал удобный камень при переходе через высохший ручей и присел на него с рюкзаком. В этот момент сверху стали спускаться навьюченные мулы. Они шли гурьбой по разным отвилкам тропы и некоторые едва не задевали меня своей поклажей.  Но подняться не было сил.  На следующем переходе, тропа наконец выположилась и пошла справа от покрытой зелеными колючками морены, отделяющей тропу от реки. Камни, удобные для посадки, больше не попадались и в конце концов мне ничего не осталось, как сесть на кочку на склоне морены, покрытую острыми двухсантиметровыми колючками... Но вот впереди показался домик Конфлюэнции! Солнце еще не зашло за горы, когда я слегка пошатываясь предстал перед домиком рейнджеров. Оттуда вышел молодой человек и представился как доктор Гастон. Он поинтересовался, как я себя чувствую, и сказал что завтра утром я должен придти к нему на осмотр. Он показал мне, где брать воду из резиновой трубы, спускавшейся из соседнего распадка в скалах. В лагере было с десяток туристских палаток и три-четыре больших стационарных. Оттуда доносилась оглушительная музыка,  и я подумал, что там будут танцы всю ночь для  очаровательных участниц платной экспедиции.  Однако, там был только один парень, видимо сторож, одиноко скучающий между ящиками с так и не съеденными овощами и фруктами. Видимо, нынешний сезон оказался не слишком удачным, клиентов было меньше чем обычно, а на март вообще никто не записался.

С Аконкагуа дул холодный ветер, над ней стояло розовое облако и молодой месяц в форме буквы «С». Здесь все наоборот, солнце и луна ходят на севере справа налево, а звезды вращаются вокруг Южного креста по часовой стрелке.  Музыку с заходом солнца выключили. Когда я поставил палатку, сложил из камней очаг для примуса и сварил обед: супчик, сублимат и чай, стало уже темно. Я закусил все это витаминами, старческими лекарствами от давления, и двумя таблетками адвила, то бишь анальгина. Вспомнился отец, который в последние годы принимал после еды десяток разных таблеток. Вот и я уже вступаю в этот преклонный возраст...  Ночь прошла сносно, несмотря на дурацкий спальный мешок удалось заснуть.

11 Марта
Утром было ниже нуля, и вода в трубе замерзла. Трубу пришлось по-другому наклонить, и тогда из нее что-то потекло. Рядом, среди колючих кочек гулял довольно крупный коричневый ястреб. После завтрака я пошел к доктору, он измерил мне давление и содержание кислорода в крови и сказал, что для такой высоты (3500 м) все в порядке. Однако же порекомендовал не идти сразу на плаца де Мулас, а пробыть тут денек другой для акклиматизации. Перспектива идти 20 км с 40-килограммовым рюкзаком и перепадом высот 1000м меня и самого не радовала, поэтому я сказал ему, что сегодня сделаю заброску с половинным весом
до Педра-Ибанес, большого камня за 11 км отсюда, с практически нулевым набором высоты, и вернусь обратно.

У туалета я повстречался с двумя мексиканцами- кузенами, единственными восходителями, собиравшимися на вершину. Один из них представился как Джон, толстяк, невероятно похожий на Монтезуму - теперь гражданин США, проживающий в Далласе,  другой молодой парень – Мариан, архитектор, проходящий стажировку в Буэнос-Аэресе. Они новички и никогда раньше не были в горах. Доктор тоже посоветовал им акклиматизироваться, и сегодня они пойдут на радиалку по левому притоку Хорконеса  мимо ледника нижний Хорконес на плацу де Франция, начало сложного маршрута по Южной стене, впервые пройденного французами в 1954 году, а затем повторенного Рейнольдом Месснером в 1974 году с небольшой вариацией.

Вышел я не рано, где-то в пол-одинадцатого. Сначала тропа идет мимо морены к развилке на Плацу де Франция, затем спускается к реке и пересекает ее по железному мостику и поднимается на правый берег Хорконеса. И подъем и спуск -- порядка 100 м по высоте, так что это уже небольшое упражнение. Взобравшись на противоположную морену я отошел от тропы по делам, и впервые в этом походе увидел ледник, а на спуске к нему зайца, скакавшего по морене. Я его даже сфотографировал, но получился он такой маленький, что заметить его можно только тщательно сличая две фотографии, одну с зайцем, другую без зайца.

С легким рюкзаком идти было одно удовольствие, я дважды перескочил Хорконес по камешкам и вскоре  оказался у Педро Гранде о Колорадо, большого красного камня, лежавшего у начала высокогорной пустыни Плая Анча. Говорят, что в середине сезона в Хорконесе гораздо больше воды и переходить его нужно вброд, и для этого хорошо иметь кеды. Однако в конце сезона Хорконес -- повсюду небольшой ручей и кеды мне не пригодились. Долина Верхнего Хорконеса плоская,  широкая и прямая, как Невский проспект. На ней почти нет никакой растительности, даже колючек, и слева и справа в нее спускаются поперечные долины – улицы. Иногда справа показывается снежная вершина Аконкагуа. А упирается этот  проспект в довольно-таки импозантное здание – что-то вроде Адмилартейства, гору под названием Дедос (5018м). Педро Ибанес, другой большой камень названный в честь знаменитого Аргентинского альпиниста Франциско Ибанеса, лежит у подножья Дедоса.  По дороге я встретил несколько караванов мулов и молодую симпатичную аргентинскую пару, оба с обожженными носами и растрескавшимися губами – вчера были на вершине! К сожалению, они совсем не говорили по-английски.  В 2:30 я уже отдыхал у Педро Ибанес. Оставил заброску, закрыв ее валявшимся там куском кровельной жести и заложил сверху камнями. В четыре я двинулся в обратный путь, и в семь был уже у Конфлюэнции. На обратном пути меня догнали четыре парня и девушка, спускающиеся с горы. Они весь сезон  проработали на Плаца де Мулас, обслуживая клиентов экспедиции Инка, и теперь возвращались в Мендозу.  У них-то я и выцыганил прекрасный кусок поролона для дна своего спальника.  На подъеме к Конфлюэнции, я опять встретился с мексиканцами возвращающимися со своей радиалки. Ночью одолевали параноидальные мысли, будто мою заброску разграбили.

12 Марта
На следующий день я вышел к Ибанесу с оставшимися вещами. На этот раз навстречу дул сбивающий с ног ветер. На Плая де Анча была настоящая пыльная буря, временами ничего не было видно и пыль забивалась в нос и глаза. По дороге
втретились два румынских парня, побывавшие на вершине. Они очень обрадовались, узнав, что я из России, и сказали, что у них друг Снежный Барс, побывавший на всех четырех советских семитысячниках. Они решили, что я нарочно решил идти на вершину в марте, когда погодные условия более напоминают российские. Сегодня де самый сильный ветер, с которым они когда-либо сталкивались. Последние два перехода через Хорконес оказались совсем простые, не нужно было даже скакать по камням. Ветер выдул из него всю воду а то что осталось – замерзло.  Почему-то вспомнилось «Во Иорда-ане, во Иорда-ане,...», как пел на Крещение молодой священник в барселонской церкви, макая в воду крест.  

В два тридать  я опять обедал у Педро Ибанеса.  Опасения мои насчет грабежа заброски были небезосновательны. Над ней изрядно поработали мыши, которые прогрызли мешок с манной крупой и съели половину шоколадки.  Я перепрятал заброску в другое место и в четыре вышел по направлению к плаце де Мулас. Тропа пошла по левому берегу вверх и вправо на морену. Здесь кончились последние колючки и началась абсолютная пустыня, настолько унылая, что даже стоявшие в отдалении камни иногда казались симпатичными елочками. После морены тропа вышла на слегка наклонное каменистое плато, все перерезанное сухими руслами ручьев, стекающих с Аконкагуа. У группы больших серых камней я нашел бетонную тумбу, построенную студентами геодезистами из Буэнос-Айреса. После этого тропа потерялась в камнях и сухих руслах. На самом деле, хорошая тропа шла справа под самыми склоном Аконкагуа. К шести часам, изрядно уставший, я подошел к разрушенному  домику, когда-то построенному аргентинскими военными. Здесь был некогда базовый лагерь, Экс-Плаца де Мулас, и тут можно было бы переночевать, но руины имели настолко депрессивный вид, что я решил дойти до новой плацы де Мулас, которая располагалась правее Хорконеса за скальным уступом по направлению  к весьма элегантному снежному пику Куерно, название которого говорит само за себя. Туда было еще четыреста метров подъема.

Тропа поднималась на скалы крутыми серпантинами, под которыми лежали трупы павших мулов. Я включил первую передачу – один шаг в пол ботинка длиной – одно дыхание-выхлоп, и через час вышел на новое гигантское плато, с громоздящимися  обвалами ледника. В восемь я постучался в будку рейнджеров. Там сидели четверо парней и девушка, было тепло и темно, только синели огоньки пламени газовой плитки. Встретили они меня неприветливо, проштамповали мой пропуск и сказали ставить палатку поблизости. А солнце уже зашло, и был изрядный колотун. Плаца де Мулас, когда-то кипевшая жизнью, теперь представляла заброшенную пустыню, где от былого величия оставались только алюминиевые каркасы больших палаток да каменные стенки защищавшие маленькие палатки от ветра.  Я был единственный обитатель этого вымершего города. Я выбрал конечно рублевое место за самой высокой стеной, и после долгой возни с примусом, который плохо горел, улегся спать не раньше двенадцати. Воду можно было брать из ручья между мореной,  где помещался лагерь, и склоном Аконкагуа. Ручей бил из склона образовываясь где-то наверху от таяния ледника. Иногда он пормерзал насквозь, но всегда с помощью ледоруба можно было добраться до живой воды. Вниз по ручью, где вода уже иссякала, а лагерь наверху морены терялся из виду, можно было уединиться, и таким образом отпадала необходимость ходить в официальный туалет, расположенный за домиком рейнджеров.

13 Марта
Утром ко мне подошла девушка из домика рейнджеров и сказала, что она доктор.
Но больше по-английски она ничего сказать не могла. Так что я сказал  «ай ам файн», и от ее услуг отказался, а она не стала настаивать. В лагерь несколько раз утром прилетал вертолет, и когда я подошел к домику рейнджеров, вчерашних ребят там уже не было. Когда я был в Мендозе, в субсекретарии мне сказали, что с плацы де Мулас можно будет позвонить и я, по глупости, пообещал Марине  позвонить, когда доберусь сюда, но выяснилось что сделать этого никак нельзя. Гостиница --Приют, находившаяся на противоположном краю плато, наглухо закрыта. Ключ де у них правда есть, но для того чтобы позвонить нужна какая-то специальная карточка а ее то у них и нет. В общем все эти ребята производили не очень серьезное впечатление, и больше я с ними дела не имел.

Пока я собирался за заброской к Педро Ибанез, в лагерь пришли мексиканцы и стали ставить палатку рядом с моей. Как выяснилось, они вчера вышли поздно, сбились с тропы не доходя до Экс-Плацы де Мулас и остановились на ночлег без воды. Подвалил еще молодой немец с рыжей козлиной бородкой, по имени Вольфганг, тоже искатель приключений, путешествующий по Латинской Америке уже несколько месяцев подряд. На вершину он не собирался, вышел погулять по НП. На такие прогулки тоже нужно получать разрешение в Мендозе, но они стоят меньше, чем восхождение. Разнесся слух, что снизу идет англичанин, последний, кто в этом сезоне собирается на вершину. Наконец около 12 я вышел к Педро Ибанез. Погода была прекрасная. Этот спуск и подъем по знакомому пути прошли безо всяких приключений. Единственное в чем я преуспел так это в том, что нашел правильную тропу, обходящую все камни и овраги, сразу после спуска со скал забирающую влево гораздо выше Экс Плацы де Мулас. На этой тропе я нашел мулью подкову и по-видимому самое высокогорное растение растущее в Андах, маленький мохнатый серый цветочек без листьев, неотличимый по цвету от мелкой щебенки из которой он произрастал, что-то вроде эдельвейса.

Вечером примус, который я только что заполнил новым бензином, совсем сдох.
Пришлось его разбирать и изучать по описанию все мельчайшие детальки. Дело
еще осложнялось тем, что описание было рассчитано сразу на несколько моделей примуса, и определить какая у меня модель можно было только по специальному клейму на одной из деталек. Оказалось, что мой примус – системы шейкер, а именно: внутри горелки есть тяжелая,  свободно болтающаяся металлическая болванка с иглой. От тряски игла ходит туда обратно и прочищает отверстие головки горелки. А головка-то бывает двух видов: для бензина и для керосина – во как!  Но проблема была не в отверстии и не в иголке, а в пластмассовом поршне, снабженном кожаной муфтой. Муфта эта от пыли и старости скукожилась и не качала воздух. Но решалась проблема крайне просто – нужно было всего навсего очистить муфту от пыли, смазать специальным маслом прилагающимся к ремнабору, и размять ее руками, придав ей исходную плоскую форму. После этого примус опять зафурычил. Во все время, что я возился с примусом, за мной незримо стоял образ Игоря Борисовича, который починял примус на Мак-Кинли. Я вспоминал его неторопливые вдумчивые манипуляции, и это придавало мне уверенности и успокаивало. Вольфганг мне поведал, что с севера идет шторм, и следующие два дня будет плохая погода, но меня это вполне устраивало. И даже входило в планы: пожить на Плаца де Мулас для акклиматизации один или два дня.

14 Марта
Действительно, наутро подул  сильный ветер, небо закрыла сплошная пелена серых слоистых облаков,  одако они были достаточно выские, видимость вокруг была приличная, и даже вершина Куерно была видна. Снега на нашей высоте тоже совсем не было, склоны же Аконкагуа, когда с них сходил туман, вроде слегка побелели. Сверху спустилась группа неудачников застигнутых непогодой в штурмовом лагере Кэмп Берлин, и они сказали, что с горы спустились все, даже полицейские-спасатели, обычно сидящие в лагере 5400 Нидо де Кондорес. Мексиканцы собрались на акклиматизационную вылазку, опробовать кошки и пластиковые ботики на леднике.

Я тоже решил прогуляться и отправился сначала к Гостинице-Приюту. Тропа туда шла по моренным образованиям мимо небольших озерков-луж уже подернутых корочкой льда. Интересно, что в одном из них на дне была зеленая тина.  В овраге я нашел мешок из-под удобрений, в которых тут обычно делают заброски. Мои полиэтиленовые мешки были для этого плохо приспособлены и все разодрались. Но этот мешок был весь измазан красной краской. Откуда он тут мог взяться? Скорее всего его занесло сюда ветром от домика рейнджеров, которые вчера что-то красили. Двухэтажная гостиница была когда-то пострена с размахом: нижний этаж был облицован диким камнем. Но теперь юго-восточный угол обвалился, с крыши свисал кусок оторванной жести, а на площадке с юга валялась куча какого-то металлолома. С западной стороны на бельевых шнурах болтались  забытые прищепки, а в углу лежала куча снега так и не растявшая за весь сезон. Рядом с гостиницей стоял небольшой домик с надписью «полиция». При домике была телефонная будка и висевший телефон даже давал длинный гудок, но позвонить по нему естественно не удалось. К моему удивлению домик оказался не пустой, за столом сидели с десяток молодых мужиков, пили что-то из прозрачных бутылок и закусывали. Стали предлагать выпить и мне. Оказалось, что это простая бутылочная вода, а они - горные полицейские-спасатели. На мой вопрос, можно ли от них позвонить жене в Америку, один из них попытался воспользоваться стационарным телефоном, но ничего из этого не вышло. Они спросили на какие вершины я ходил, и сказали, что с послезавтра устанавливается хорошая погода и, таким образом, у меня есть все шансы. 

От гостиницы я пошел к открытому леднику, оканчивающемуся внушительными сераками. Там уже тренировались друзья мексиканцы. И я к ним присоединился. Они посетовали на плохую погоду и сказали, что в воскресенье им уже нужно вернуться домой, а сегодня понедельник. У них был только двухнедельный отпуск на все про все, чего безусловно было мало. Но для людей с полным отсутствием опыта они производили очень неплохое впечатление, даже довольнo-таки ловко карабкались по льду в кошках, особенно Мариан. У меня составилась теория, что идея залезть на Аконкагуа появилась у Мариана пока он жил в Буэнос-Аэресе, а Джон финансировал эту поездку и принял в ней участие с целью похудеть. К сожалению, удалось ли им залезть на вершину, мне не известно. Я потерял их е-майл.  

В лагере я опять встретился с промерзшим немцем. У него даже не было пуховки, а палатку порвал ветер. Было изрядно холодно и я решил, пока варится супчик, положить пакет с сублиматом замоченным кипятком за пазуху, чтобы было немного потеплее, а пакет не так быстро остывал. Но эксперимент этот не удался, пакет каким-то образом открылся, и весь соус из него вытек между флиской и штормовкой.  Ночью было довольно-таки хреново. Во-первых, почему-то пришлось выйти по большой нужде, а потом невозможно было заснуть, такое было впечатление, что и руки и ноги сжимает какая-то неуправляемая сила исходящая изнутри меня самого, лучше всего это ощущение передается словом "корёжило". Не помогали ни молитвы, повторяемые несчетное число раз, ни фантазии на тему странной парочки, увиденной в магазине туристского снаряжения накануне отъезда: одна молодая девушка подстриженная под мальчика, а другая лет сорока пяти с седеющими черными кудрями до лопаток.  Было до чрезвычайности гадко.  Возможно, во всем был виноват спальник - слишком тяжелый сверху и холодный снизу. То было жарко, то холодно. Начало свербить горло и прорезался кашель с хрипами.

15 марта.
Весь следуюший день а пролежал в палатке, читая карманное Евангелие по английски, чтo-то ремонтируя и составляя календарь прошедших и будущих походных дней, делая заметки на полях книжки Секора. К вечеру в лагере появилось пополнение: пришел молодой англичанин, Кристиан Кобер и два аргентинца -- один старый по имени Хомер с черными длинными волосами, похожий на индейца, а другой молодой,  лет двадцати, с каким-то хитрым именем, что-то среднее между Себастьяном и Валентином. Аргентинцы почти ни слова не говорили по-английски. Хомер еще что-то мог объяснить, например, что он на вершину не идет, а идет только молодой. Они явно были из местных, так как стали разбирать большой склад снаряжения закрытого специальным тентом.  Я поговорил с Англичанином и выяснил что ему 37 лет и он профессиональный фотограф, тоже много месяцев подряд путешествующий по Латинской Америке. Я посетовал на возвраст: «37 –оптимальный возраст для горовосхождений так как до этого ты еще слишком глуп, а потом силы уже начанают убывать, 44 –тоже еще неплохо, я тогда сходил на Мак-Кинли, а вот 56 - уже увы не то.» Я ему дал почитать книжку Секора. На ночь я принял какое-то лекарство для откашливания, но от него лучше не стало и так же корежило.     

16 Марта
Погода наутро была великолепная, и я, пошатывась от недосыпа и возможно каких-то лекарств со снотворным эффектом, стал собираться наверх. Месиканцы уже вышли, и я их больше никогда не встретил. План был такой: сегодня заброска на Кемп Канада, набор высоты 700 метров до высоты 5100 и спуск вниз, 17го заброска  в Нидо де Кондорес до 5600 и ночевка в Канаде. 18го заброска в Кэмп Берлин до 5900 и ночевка в Нидо де Кондорес. 19го ночевка в Кэмп Берлин и наконец 20 го вершина. К этому времени должна была наступить полная и окончательная акклиматизация. Несмотря на утреннее недомогание, как только я одел рюкзак, я почувствовал себя здоровым и сильным. Наверх вела по старой морене прекрасная тропа, и на первой передаче, всего с одним перeкуром у больших камней, я достиг Кэмп Канада, который располагался на скалках, торчащих из галечного склона. Скалки образовывали небольшую седловинку, где было много удобных ночевок и лежало множество мешков из-под удобрений с неиспользованными забросками. Этого количества продуктов и топлива хватило бы на пару месяцев. Я вытряхнул содержимое одного из мешков в другой полупустой, а в освободившийся сложил свою заброску. Сбоку, в небольшом кулуарчике я заметил маленький снежничек, ровно такой чтобы хватило натопить воды, и спустился обратно на плацу де Мулас. Сверху смехотворными выглядели маленькие домики рейнджеров и случайно рабросанные дужки ветрозащитных стен, напоминающие какие-то корейские иероглифы. Направо открывался потрясающий вид на Куерно, со спускающимися с него языками ледников, маленькими озерками, блестевшими на солнце, и клубящимися облаками, создававшими причудливую игру света и тени.

17 Марта.
Утром Англичанин вышел на восхождение, а вскоре за ним и я, оставив наконец обрыдшую Плацу де Мулас позади. Идти было до черезвычайности хорошо. Погода была великолепная, я шел в свой обычной  манере «Всякое дыхание да хвалит Господа», делая дыхание на каждый шаг. Это самая простая и искренняя молитва, что я знаю. И она наверняка была услышана. У больших камней я перегнал англичанина, который шел гораздо быстрее, но часто и подолгу отдыхал. Надо сказать, что при этом он успевал делать классные форографии. За два с половиной часа я дошел до Кэмп Канада без единой остановки. Там я перекусил, поставил палатку, переложил в рюкзак заброску в Нидо де Кондорес и вышел. На выходе из лагеря я увидел человека в красном снаряжении, из которого особенно выделялись роскошные бахилы с лампасами. Он явно меня поджидал. Оказалось, что это горный полицейский, с которым я уже встречался в полицейской избушке. Он был черезвычайно приветлив, и когда я поведал ему свои планы, он их одобрил и сказал, что он и сам сходит со мной на вершину в воскресенье, 20го, в ознаменование окончания сезона. Затем мы вместе с ним пошли по тропе. Но с ним тягаться было нельзя. Это был человек другого класса. Он делал несколько вроде бы неторопливых шагов а потом останавливался и отдыхал несколько секунд, и в таком темпе он все дальше и дальше удалялся от меня вверх по склону. Он почему-то стал забирать вправо вверх по слабо протоптанной тропке а я, поскольку мне тяжело было делать крупные шаги по осыпи, остался на хорошо протоптанной, которая шла более горизонтально прямо на седловину и казалась более логичной.   

К седловине также двигалась и фигурка англичанина.  Часа через два после выхода из Канады я забрался на широкую седловину, отделяющую Аконкагуа от хребта, ведущего к Куерно. Полицейский же оказался на несколько сот метров правее и выше, было такое впечатление что он идет на крутой осыпной склон, спускающийся с вершины, а не в лагерь Нидо Де Кондорес, который судя по карте находился в скалках за широким снежным полем седловины. Казалось, что до этих скалок рукой подать, и я пошел к ним напрямик, а за мной и англичанин. Вскоре, однако, снег стал настолько глубоким, что я стал в него проваливаться.  Часто правда попадались каменистые гряды ведущие в нужном направлении и, таким образом, я медленно но верно продвигался к цели. Когда я прошел наверное треть пути, я увидел на осыпном склоне Аконкагуа белую горизонтальную полоску. Это явно была тропа, и я понял почему полицейский забирал вправо. Впрочем, возващаться обратно на тропу было уже слишком далеко. Но снег становился все глубже, а каменные гряды – реже, и я изрядно вымотался, когда наконец достиг скалок. Погода начала портиться, подул холодный ветер и нашел туман. Даже стало не по себе, так как никакого лагеря за скалками не было. К счастью, тут я вышел на хорошо утрамбованную тропу, и действительно, обойдя еще пару скал, она вывела меня прямо к лагерю. Там стояла палатка, закрытая толстой зеленой материей, и красная избушка рейнджеров, сделанная из кабины старого автофургона.
Вслед за мной сюда прибыл и англичанин. На мой вопрос, где Мексиканцы, полицейский показал на Кэмп Берлин. Я наскоро вытряхнул заброску из рюкзака, и запихал ее в мешок из-под удобрений. Было изрядно холодно, и руки, пока я разбирал рюкзак, задубели. Я одел пуховку и быстро пошел вниз по хорошей тропе. Уже смеркалось, когда я вернулся в Канаду. Скалы ее вырисовывались на закатном небе, как башни старинного замка.  В общем, день получился изрядно утомительным.  

18 Марта
Рано утром я собрал лагерь в Канаде и двинулся на Нидо де Кондорес. Теперь мне  был известен правильный путь, и вeсь подъем занял не больше трех часов. Было около  двенадцати, когда я туда явился. Там на снегу сидел англичанин и варил себе завтрак, а из палатки вылезал молодой аргентинец. Он был явно блатной. Как потом выяснилось, он проработал носильщиком весь сезон на подходах к вершине, и теперь фирма наградила его возможностью совершить восхождение самому, пользуясь их снаряжением. Мексиканцы, по-видимому, уже вчера вечером спустились вниз.  Полицейский стал нам обяснять, что идти на вершину надо всем вместе завтра. Мол де в воскресенье будет сильный ветер. Чувствовал я себя прекрасно, и поэтому даже обрадовался этому решению, хотя оно и не самое оптимальное в смысле отдыха перед окончательным штурмом, но зато на один день было меньше мучаться. Да и как все-таки здорово, что после всей этой нудной волокиты и ожидания наконец наступил решающий день. Полицейский сказал нам с англичанином, что мы даже палатки можем не брать, так как можем все вместе с молодым аргентинцем переночевать в хижине кэмп Берлин. Я не стал возражать, покидал в рюкзак все необходимое на два дня, мысленно перекрестился на маленькую статуэтку Мадонны, стоявшую в нише черного причудливого камня, и мы втроем вышли. Тропа перевалила за Северное ребро и пошла слева от него. Открылся потрясающий вид на долину, спускающуюся к Плаце Аргентина, третьему базовому лагерю откуда начинают восхождение по Польскому леднику.

Время от времени приходилось снимать и одевать кошки, так как тропа то становилось обледенелой, то опять очищалась от снега. Часа через три мы прибыли в кэмп Берлин. Первым конечно молодой аргентинец, минут через пятнадцать после него англичанин а за ним и я. Лагерь размещался на ровной площадке между
причудливых острых камней. Тоскующему по Росии взгляду они почему-то представлялись елочками на снегу. Но в отдельности каждый камень имел свое лицо  - один  напоминал злобного старика в капюшоне, другой любовную пару безобразных толстяков. Между камнями были две деревянные хибарки, немного больше палатки полудатки и таких же классических очертаний. В одной из них двери не было, и вся она изнутри была заполнена снегом, в другой вместо двери была тяжелая доска, заслоняющая лаз в хибарку. Когда я это увидел, я заметил англичанину: «Мне кажется, что здесь будет тесновато втроем». Англичанин оказался истиным джентельменом: «У меня есть палатка, я, пожалуй, поднимусь выше, в район Белых скал». Белые скалы были другое удобное место для стоянки.

Кемп Берлин располагался ровно на гребне Северного ребра Аконкагуа, на высоте 5900 метров, а Белые скалы тоже на этом же гребне метров на 100-200 выше. Действительно, дальше по гребню были видны разрушенные скалки цвета слоновой кости. Не вполне было ясно, как туда подниматься. Тропы нигде не было видно. Я отправился на разведку на возвышение на запад от лагеря, туда было метров 100 не больше по горизонтали, но высота давала себя знать. И эти 100 метров заняли минут 10. На возвышенности стояла еще одна треугольная хижина, невидимая снизу, но гораздо больше тех двух внизу. На ней была табличка "Berliner Hutte errichtet von Platza Bergsteigern im Februar 1998" и перечень альпинистов и организаций, принимавших участие в ее строительстве. Дверь в нее представляла собой небольшой лаз задвигавшийся доской, ходившей в пазах сверху-вниз. К сожалению пазы были сломаны, и доска из них выпала когда я попытался ее открыть. Внутри было просторное помещение, но на полу лежал снег, и треугольное оконце выше двери было выбито. Я подумал что спать здесь без палатки будет холодно, и решил все же ночевать с аргентинцем в маленькой хибарке.  Над площадкой возвышалась большая черная скала, справа от нее была крутая осыпь спускающаяся к Нидо де Кондорес, а слева от черной скалы была крутая осыпь поднимавшаяся по гребню. Нигде тропы не было. Я вернулся к нижним хибаркам и сказал Кристиану и аргентинцу что тропы там нет. Но они мне не поверили, и пошли туда сами посмотреть и Кристиан полез  напрямик по черной осыпи наверх. Я походил еще вокруг и заметил белую горизонтальную полоску, идущую перпендикулярно гребню на восток.  Это-то и была тропа. Я стал кричать «Кристиан, Кристиан куда ты идешь, тропа здесь!», но он закричал «Я знаю, я пойду напрямик!».  

Я прогулялся по тропе до того места, когда она стала круто подниматься между скал в правильном направлении и принялся готовить еду на примусе за хибаркой. Аргентинец с кайфом распространился по всей хибарке. У него был газовый примус и он мог готовить прямо внутри. Мой примус был для этого слишком опасен. Нашли облака, подул сильный холодный ветер.  Вокруг солнца на облаках возникли два радужных блика. После каждого наклона к примусу, когда непроизвольно задерживаешь дыхание, одолевала одышка. На такой высоте я чувствую себя девяностолетним стариком, но при этом вполне здоровым, просто все делается чрезвычайно медленно и думается с трудом. Когда стало смеркаться, я залез в хибарку и попросил аргентинца освободить мне место вдоль правой стены. Я поставил свечку на поперечной балке, но она горела маленьким синим огоньком, не давая никакого света, даже и ей не хватало кислорода. Дальше я попытался у него выяснить, когда он думает вставать. Но парень ничего не понимал по английски. Пришлось прибегнуть к помощи испанского разговорника. Когда он меня наконец понял, то сказал – в девять, мне нужно хорошенько выспаться. Я же сказал, что встану в три, к величайшему его неудовольствию. Я попытался сложить все вещи вдоль стены чтобы они не перепутались с вещами аргентинца, и решил, что завтрак я буду готовить в большой хижине. Дверь мы заслонили доской, на которую аргентинец надел черный полиэтиленовый мешок чтобы меньше дуло.  Всю ночь завывал ветер и трепал кусок полиэтилена на двери.

19 Марта
По-настоящему заснуть так и не удалось, и ровно в три я начал собираться. Конечно
все кухонные принадлежности следовало бы еще вчера занести в большую хижину и готовить там. Но на это у меня вчера не хватило сообразительности, и я готовил на улице. Во время же многочасового лежания кровь прилила к мозгу, и эта здравая идея посетила меня, но поздно. Начались мучительные сборы, невероятно долгое натягивание ботинок и складывание в рюкзак кухонных принадлежностей. Ложку я еще вчера заблаговременно положил в мешочек с едой, но забыл про это, и долго искал ее впотьмах, перерыв все вокруг. Пришлось попросить ложку у аргентинца, что было тоже не просто, кто же это знает как по-испански ложка. Будучи в Барселоне, я конечно смотрел это слово в словаре, но теперь оно напрочь забылось. В общем, все напоминало дурной сон, который меня преследует всю жизнь –нескончаемое складывание рюкзака на морозе. Вещи же как-будто расползаются  по снегу, найдешь одну, потеряешь другую. Все вокруг каких-то унылых коричневых тонов, как на пожелтевшей от времени фотографии. Рядом стоят недовольные Ильдар Абдулович, Вась-Михайлович, Владимир Сереевич, Рэм Георгиевич, Мишка и многие, многие другие. Видимо и моему отцу что-то подобное чудилось, когда он умирал. «Ты не видел мой альпеншток?» спросил он меня, еле ворочая губами на которых белыми хлопьями запеклась пена. «Как ты себя чувствуешь?» - «Нормально. Ты иди, иди.» Видимо, он нашел альпеншток, одел рюкзак и стал подниматься на вершину. Слышно было только его тяжелое дыхание с тем характерным выхлопом, переходящим в хрип, которому я от него и научился. Точно с таким же дыханием уходил и мой тесть.  Всякое дыхание да хвалит Господа.

Долго ли коротко ли, я вылез из хибарки и перетащил кухонный скарб в большую хижину. На небе сияла полная Луна. Завтрак тоже готовился не быстро. Часам к пол-шестому,  я наконец  собрался, переложив напоследок из волшебной коробочки в грудной карман боевых штанов две запасных батарейки для фотоаппарата. Я вернул ложку в хибарку аргентинца, благо она была по пути от хижины к тропе и пошел. Мучительный кошмар сборов остался позади и стало хорошо. Каждое дыхание да хвалит Господа. Было так светло от Луны что фонарик был не нужен. Тропа петляла между черных скал, как по средневековому городу. Когда я вышел из города на откытую площадь, то увидел выше, на осыпи, фонарик Англичанина. Он не слишком далеко от меня ушел. Начинало светать. Выше осыпи виден был красноватый скальный шлемовидный пупырь, который я принял за вершину. Ну так тут совсем близко! Тропа серпантинила по осыпи и когда она выходила к скалкам на левом краю осыпи, я подумал что сейчас покажется солнце и остановился, чтобы его сфотографировать.

Обернувшись назад я увидел тень, отбрасываемую вершиной на лиловую равнину,
уходящую к Тихому океану, а над ней полную заходящую Луну. Кадр был бы первого сорта, но увы когда я нажал на спуск, экранчик фотоаппарата потух, он жалобно запищал и заморгал красным и зеленым огоньком – сдохли батарейки. Я достал из кармана запасные батарейки и с изумлением обнаружил, что одна из них АА а другая ААА! Стало быть, снимков на вершине не будет. Обидно, но может быть это условие, под котором она допускает меня к себе. Тропа шла дальше на восток, оставив шлемовидный пупырь далеко позади справа. Зато слева показалась столообразная вершина, круто обрывающаяся по периметру красно-кирпичными
стенами.  Может быть это и есть главная  вершина?

Тропа подошла почти к красным обрывам и пошла серпантинами вверх на снежный гребень, тянувшийся на западе по направлению к шлемовидному пупырю, но затем повернула налево в узкий проход между скалами. Когда я туда поднялся, я увидел Англичанина, сидящего у остатков хибарки такого же типа, как в Берлине, с которой сорвало крышу. Стало ясно, что до вершины еще столько же по высоте сколько мы прошли, а это пресловутый приют Независимость /быв. Эвы Перон/, находящийся на высоте всего 6400 метров. Мне казалось, что я достаточно быстро шел, а шел я уже три с половиной часа, и стало быть должен был бы подняться на километр, а оказалось что всего поднялся на 500м. Стало очевидно, что все еще только начинается. 

За избушкой тропа  круто карабкалась на снежный гребень, и мне пришлось в первый раз одеть кошки. Это был так называемый Ветряный гребень, за ним открылась красноватая осыпь, уходящая на два километра вниз к самой плаце Де Мулас. В принципе, по ней можно было бы спуститься прямо вниз в случае непогоды, и по ней и было совершено первовосхождение в 1897 году, так как более удобный путь по северному ребру был тогда не очевиден. За ветряным гребнем, тропа почти горизонтально траверсировала склон под красно-кирпичными скалами, которые действительно уже вели к вершине. Именно этот участок тропы просматривался с Нидо де Кондорес. Рядом с тропой стоял причудливый каменный столб словно указывающий путь в Царствие Небесное.  И я пошел по тропе. Она была обледеневшая и идти по ней было удобнее в кошках. Но зато в кошках не работала моя любимая схема, дыхание на каждый маленький шажок. Хождение в кошках требует некоторой координации и теперь приходилось  делать несколько больших шагов, а потом долго стоять опершись на телескопические палки и приходить в себя.

Наконец тропа стала забирать круто влево и вверх, подойдя к длинной красной стене, спускающейся вниз справа от вершины. Стена в самом своем начале образовывала отрицательный угол, и это место называется Куева, Пещера. У подножья ее стояла какая-то синяя пластмассовая бочка. Между вершиной слева и стеной справа был широкий осыпной проход, но это была не обычная осыпь, а скорее живая морена. Ее усеивали округлые булыжники всех сортов и размеров -- от камней выше человеческого роста до мелкой гальки. Это и была печально знаменитая Каналета: каждый камень при попытке на него встать  катится вниз.  К счастью был конец сезона, и вдоль стены вверх тянулся снежник, по которому в кошках было идти гораздо легче. Однако наклон был градусов тридцать и после трех шагов вверх приходилось останавливаться и долго долго хвалить Господа, чтобы Он разрешил идти дальше. Было уже около часу дня. Снизу начали  наползать облака и Куерно, представляющийся отсюда карликом, скрылся из виду.

По всем канонам альпинизма следовало бы поворачивать вниз. Однако припомнились слова Игоря Борисовича  «Обидно терять Вулкан», когда мы шли на Оризабу, а у меня почему-то время от времени отключалось сознание. Сейчас у меня сознание не отключалось и я вполне трезво взвесил все за и против, и понял, что я проиграю при любом раскладе гораздо больше, если поверну вниз. «Перед тем как что-либо делать, подумай к чему это может привести» -- одна из трех заповедей отца. И я хорошо подумал, насколько хорошо может думать мозг при нехватке кислорода. Две другие заповеди были: «Главное не само удовольствие, а удовольствие от воздержания от удовольствия» и «Ублажай Всевышнего, а все остальное приложится.»  На счет удовольствия было не понятно, какое больше – спускаться или подниматься, и я продолжил ублажать Всевышнего тем способом, которым умел.

В какой-то момент стена справа кончилась, осыпной  склон слева стал положе а за ним ясно открылась вершина, небольшой серый каменистый холмик напоминающий панцирь черепахи. Все эти красные обрывы, вдоль которых шла тропа на горизонтальном участке от Ветреного гребня до Каналеты,  были гораздо ниже ее. Англичанин же продолжал подниматься прямо вверх точно он не видел вершины или заблудился.  Снежник в этом месте прервался, в кошках стало идти совсем неудобно и я решил их снять и срезать по осыпи на вершину, куда по прямой было метров двести, не больше чем перейти Дворцовую площадь. Тут-то я и познал все прелести Каналеты. Англичанин уже подошел к невысокому скальному гребешку,  вдоль которого шел снежник, ведущий в аккурат к вершине. (Это была перемычка соединяющая южную и северную вершины,  известная как Cresto del Guanaco, то есть гребень Ламы, где якобы были найдены кости ламы. Поскольку ламам на такой высоте делать нечего, эта находка послужила спекуляциям о том что Аконкагуа была впервые покорена еще инками, которые и принесли с собой эти кости). До этого гребешка оставалось метров 50, но я их проходил полчаса. В это время на снежнике внизу появился аргентинец, бежавший как молодая лама. Он быстро обогнал англичанина, и минут через 15 уже прыгал на вершине, спустился вниз и стал ждать в небольшой расселине в том месте, где гребень Ламы соединяется с вершиной. Я же наконец добрался до снежника, поскользнулся без кошек и упал. Пришлось опять одевать кошки. Пока я это делал, и англичанин уже почти достиг вершины. Я сбросил рюкзак для последнего финишного рывка и, не снимая уже пуховки, пошел по снежнику к вершине вдоль гребня. Трудно сказать сколько времени я шел эти последние сто метров. Аргентинец улыбаясь показал мне пальцами  «V», а уже спустившийся с вершины Англичанин был невесел. Он сказал, что Аргентинец позвонил вниз по воки-токи  и передал  ему приказ полицейских немедленно спускаться вниз, когда он был в десяти метрах от вершины. Это было явно продолжение Фолклендского кризиса. Англичан был конечно страшно раздосадован.  Он нарушил приказ и на вершину сходил. Я, конечно, тоже пошел дальше, тем более, что мне аргентинец ничего не говорил, а только показал  «V».  Еще несколько шагов по заснеженным ступеням скал и передо мной откылось ровное каменистое поле, плавно повышающееся к востоку. Справа в облаках теряется гребень Ламы и иногда проглядывает обрывистый склон Южной вершины. Еще несколько шагов и больше идти некуда – передо мной обрыв, теряющийся в облаках. Никаких эмоций я не испытал. Бывало, что я на вершине плакал. Но тут я уже видимо слишком  устал. Никакого обещанного креста на вершине не было и я решил что его сорвало ветром.

Была половина четвертого. Стало быть, мое  восхождение продолжалось почти 10 часов. На карте было отмечено, что путь от Берлина до вершины занимает 8-11 часов, а спуск вниз 4-5.  Так что до темноты спуститься, скорее всего, не удастся. Когда я спустился с вершины, аргентинец был уже далеко внизу, а англичанин меня поджидал. Спускался я тоже не быстро, когда снежник прервался, я опять снял кошки, а англичанин продолжал идти в кошках, и сильно меня опередил. Скоро осыпь однако опять перешла в снег, я поскользнулся и загремел вниз. Пришлось опять одевать кошки. Когда я догнал англичанина, поджидавшего меня на этот раз у Куевы, он обеспокоенно спросил, знаю ли я, что мы не успеем спуститься до темноты. Я ответил, что знаю. Опять утомительный переход по обледеневшей горизонтальной тропе до Ветреного гребня. Ноги в кошках подворачиваются, а идти без кошек -- поскользнешься и загремишь. Тем временем погода совсем испортилась: подул сильный ветер, пошел снег и видимость упала до нуля. Когда я вышел на Ветряный гребень, внизу не было видно ни зги, только под ногами белели снежные надувы, обрывающиеся вниз. Англичанин был позади меня и я стоял и ждал пока хоть что-нибудь прояснится. Наконец,  на секунду, внизу показалсь хижина Независимость и я взял на нее курс.

Так мы и шли с англичанином, то я впереди, то он меня обгонял, но потом ложился на снег и меня поджидал. В какой-то момент, когда мы очередной раз поравнялись на повороте тропы, он спросил найду ли я дорогу в Кемп Берлин. Я сказал, что найду, и больше мы с ним в этот день не виделись.  Внезапно облака ушли, и я увидел картину страшную и прекрасную в своем апокалиптическом величии. Впереди на западе сверкала горизонтальная двойная золотая полоса прорезанная огненной щелью и в этой щели тонул расплавленной медью полукруг солнца. Позади на востоке, далекие снежные вершины уже окутал сиреневый сумрак и над ними восходила полная красноватая луна. Через минуту от солнца осталась только тонкая верхняя долька и наконец оно полностью ушло за нижнюю золотую полосу, которая была ни что иное как Тихий Океан, находящийся отсюда в почти двухстах километрах.

Я понял, что я прошел все осыпные серпантины и нахожусь под красной шлемовидной горой. Казалось, незнакомые скалы вокруг еще излучали тепло, а под ногами листами слюды блестели следы кошек по которым я и следовал. Я надеялся, что они выведут меня в Кэмп Берлин, так как по моим представлениям они могли принадлежать только аргентинцу. Однако следы вывели меня на небольшую площадку ровно на Северном ребре и стали спускаться по крутой заснеженной осыпи вниз в направлении Нидо де Кондорес. Таким образом мое местонахождение сделалось не вполне понятным. Я обошел площадку по периметру, но нигде тропы не нашел. Ничего не оставалось, как вернутся назад и начать спускаться  без тропы по засыпанному снегом склону держась скал на северном ребре. Так как промахнуть мимо Кэмп Берлина было бы последнее что я хотел, я часто останавливался и менял направление движения надеясь найти тропу. Тем  временем, стало совсем темно. Только низкая Луна освещала окрестности косыми лучами. Я спустился на незнакомое ровное плато, казавшееся в неверном лунном свете совершенно гигантским, почти таким же большим как Плаца де Мулас. Сознание мое работало весьма ясно, я понимал, что имею все шансы провести ночь под открытым небом со всеми вытекающими отсюда последствиями, но я как бы принадлежал внешнему миру только наполовину, и поэтому такая преспектива меня не пугала, а только заставляла продолжать поиски. Вдруг, на противоположном конце плато, у подножья причудливых скал, напоминающих башни крепостной стены, я увидел сказочный мраморный дворец размером с гостиницу на Плаце де Мулас, если предположить что плато было в километр шириной.  Ну вот, подумал я, уже начались галлюцинации, или я заснул и вижу сон, или умер и попал в загробный мир. Однако я все же решил выяснить, что это за дворец, и направился в его сторону. Расстояние до него оказалось не больше 100 метров, а сам дворец превратился в маленький аллюминиевый домик –два метра в высоту и три – в ширину. Я стал щипать себя с целью проснуться . На моей карте домик не был обозначен. Двери в домике не было, но был люк в крыше запертый тяжелым засовом. На крыше было написано «Capanna  Elena». Это уже обнадеживало, так как во сне таких подробностей как правило не бывает. Я обошел домик вокруг и никакой другой двери не нашел. Перед тем как продолжить блуждания, я еще раз посмотрел на засов на люке и оказалось, что замка на нем нет. Я отодвинул его и пролез в люк, оказавшись в прекрасной комнатке с поролоновыми ковриками на полу. Над дверью помещалась фотография молодой женщины – худощавой блондинки, подстриженной под мальчика. Из подписи к фотографии следовало, что это Елена Сенина,  итальянка 39 лет, погибшая на Аконкагуа в январе 2009 года.  Я еще раз пощипал себя за руку, чтобы убедиться что не сплю и прочитал подпись опять. Текст от этого не изменил своего содержания. Даже мое незнание испанского плюс невероятная усталость не мешали разобрать его простой и трагический смысл. Стало понятно, почему домика нет на карте: его только что построили на деньги собранные родителями и друзьями, чтобы увековечить ее память. И вот теперь, она, хозяйка этого чудесного дворца в Царствии Небесном,  любуется восхитильными закатами и рассветами и спасает заблудившихся альпинистов. Я отодвинул задвижную дверь, ведущую в другой отсек домика, и нашел там всевозможное спасательное снаряжение, баллоны с кислородом, носилки, тачку, веревки и многое, многое другое, в том числе спальный мешок. Стало понятно, что никуда больше идти не надо, а надо немедленно ложиться спать. Я съел пару конфет «Белочка», запил их полу-замерзшей водой из бутылки, взятой на восхождение, залез в спальный мешок и тут же заснул как младенец. «Но Пречистая сердечно заступилась за него и впустила в Царство Вечно палладина Своего».

20  марта
Проснулся я на рассвете, оставил на память Елене фантик от Белочки, засунув его за фотографию. Спасибо тебе, милая Елена, за гостеприимство.  Я с трудом вылез из люка и закрыл засов. Из карты стало понятно, что домик логично было бы построить  в лагере Colera у соединения двух троп – одной с Плацы де Мулас, другой с Плацы Аргентина. Действительно повсюду были ночевки обнесенные ветрозащитными стенками из камней. Исходя из этого предположения, я взял азимут на кэмп Берлин. Оказалось, что нужно идти на противоположный конец поля ровно туда, откуда я пришел вчера ночью, когда увидел дворец Елены. У края поля я увидел воткнутый лавинный  шуп, явно указывающий на близость тропы. И действительно, рядом с ним был распадок в скалах, по которому я вчера поднялся из кэмп Берлина. Через десять минут я был уже там. В хибарке еще мирно спал Аргентинец. Он слегка удивился моему приходу, но объяснил его тем что я провел ночь в палатке Англичанина. Я не стал ему возражать. Приготовив завтрак в Большой хижине, я собрал манатки и около часа дня стал спускаться вниз. Произошедшее вчера по-прежнему представлялось не вполне реальным, но постепенно эта зыбкость бытия проходила. На Нидо де Кондорес ничего не осталось кроме мешка с моей так и не израсходованной заброской. Вход в кабину фургона был завален камнями. Сезон окончился. Я спрятал лишний литр бензина в камнях у входа, забрал все остальное и пошел вниз. Погода была прекрасная – ни единого облачка. Полицейский, который вешал нам лапшу на уши про сильный ветер в воскресенье, просто хотел поскорее свалить домой.

Всю дорогу я думал о том, что придя на плацу де Мулас, сварю себе из всей оставшейся кураги и чернослива компот. Когда я спустился, солнце уже заходило за горы и я увидел на склоне морены свою тень с рюкзаком. Это была вполне достойная тень, по очертаниям напоминающая ангела. В лагере были аргентинцы, но палатки англичанина не было. Я подумал, что он уже свалил вниз. Я поставил свою палатку на спуске к ручью у большого камня. Это место было гораздо лучше предыдущего, ближе к ручью и к отхожим местам. Уже в темноте появился Англичанин. К сожалению я уже съел супчик и сублимат, но зато угостил его компотом, которого сварил целый трехлитровый котелок. Он мне рассказал, что у него в Белых скалах отказал примус и он ничего не ел и не пил уже два дня и только что спустился. После обеда меня разобрал приступ астмы, по видимому от чрезмерной похвалы Господу за прошедшие двое суток.  (Не поминай имени Его всуе, или -- заставь дурака Богу молиться, он и лоб разобьет.) Ингалятор не слишком помог, но когда я наконец улегся, стало лучше. Я поставил рядом с собой котелок с вареной курагой и черносливом и лежа доставал одну ягоду за другой. Это было несказанное удовольствие. Однако последствия не заставили себя долго ждать. Ночью меня разобрал страшный понос, продолжавшийся весь следующий день, пока не вышел весь чернослив. «Сам король страдал желудком и астмой.»

21 Марта
Встал я поздно, и собирался еще дольше. Наклоняясь за каждой вещью я задыхался
и кашлял. Кроме того я с огорчением обнаружил, что мой верный ковшишко, служивший мне верой и правдой больше сорока лет во всех моих походах, прохудился, и на дне его образовалась маленькая дырочка, видимая на свет.   Англичанин пришел поговорить и поиздевался над моими сборами, сказав что я и за три дня в таком темпе не соберусь. Я пропел ему в ответ. «Ямщик не гони лошадей, нам некуда больше спешить, нам некого больше любить, ямщик не гони лошадей...» и перевел на английский.  «А как же твоя жена в Бостоне?» . «Ах, ты знаешь, это давно уже совсем не та любовь, что была 35 лет назад, а настоящая любовь осталась там»  -- показал я на гору.  Он посетовал, что не уверен были ли мы на вершине, ведь креста там не оказалось. Я сказал, что наверное крест сдуло ветром, а то что это была вершина, я не сомневаюсь, так как оттуда во все стороны было вниз, и кроме того, в совершенно правильном направлении была видна Южная вершина. Англичанин еще раз посетовал на Аргентинца, который дал ему приказ спускаться и в результате мы так торопились что даже не сфотографировались вместе на вершине. Аргентинцы тем временем собирали свои рюкзаки,  и когда я спросил молодого видел ли он на вершине крест, тот показал мне что-то мутное на своем мобильном телефоне. Хомер же поведал мне, что они теперь собираются отнюдь не вниз а через несколько перевалов с заходом  в Чили. Англичанин тоже сказал, что собирается побегать по соседним вершинам и пофотографировать. Я им позавидовал: в принципе и я мог бы так, продуктов у меня еще было достаточно и билет был на 28 марта, но ...  очень хотелось домой к жене. Часа в три я наконец собрался и пошел к Педро Ибанез.

По дороге я философствовал на тему неуничтожимости наблюдателя, вспоминая разные случаи из своей жизни, когда шансы остаться в живых казалось были равны нулю, но каждый раз чья-то мощная рука приходила на помощь. Один из возможных способов осмыслить квантовую механику – это допустить, что вселенная описывается единой пси-функцией, дающей плотность вероятности всех частиц в любой момент времени. На самом деле, все эти возможности реально осуществляются и существуют в параллельных вселенных, которые, в каждый момент времени, делятся на все новые и новые. Так как вселенная существует только постольку-поскольку существует наблюдатель, то наблюдатель в каждый момент времени, оказывется, как г-но на плаву, в той из параллельных вселенных, где он остается жив,  а в  других горюют о погибшем сыне или дочери безутешные родители. Ох не нравится мне эта картина мира! Гораздо приятнее думать что существует Один Универсальный  Наблюдатель, и до Него доходят простые слова молитвы, повторяемые много раз на каждую литургию : «О плавающих, путешествующих, недугующих, страждущих, плененных и о спасении их Господу помолимся.» Мне припомнился милый священник в Барселонской церкви, который с чувством повторял их бесконечное число раз на службе и я решил, что сделаю пожервование на его церковь, а может быть и напишу ему благодарственное письмо. Но грешным делом так этого и не осуществил.      

Когда я пришел к Педро Ибанез, уже смеркалось. Я поел и надеялся, что сегодня буду хорошо спать, а завтра утром встану пораньше и к середине дня буду уже в Пуэнте де Инка. Но, увы, всю ночь дул сильный ветер трепавший палатку и как всегда корежило.

22 Марта
Я встал часов в пять и принялся готовить завтрак. Но примус не разводился, пришлось опять напоследок его разбирать и прочищать. На этот раз засорилась
трубка, снабжающая горелку бензином. Починка примуса заняла часа два и я
вышел только в девять часов. Хотя я уже в четвертый раз проходил по Плая де Анча, я по-новому обращал внимание на соседние горы и камни: вот сидит при входе в долинку золотая Дева с младенцем на руках, вот громоздится черный рыцарь, вот профиль лысого Владимира Ильича с бородкой (это на самом деле Педро Гранде о Колорадо) а вот столпились при спуске к Хорконесу обнявшиеся братья масульмане в чалмах. По дороге мне встретились мальчишки с лыжами, которые думали покататься в районе Нидо де Кондорес, да два пожилых канадца, совершающие прогулку до Плацы де Мулас. Конфлюенция совсем опустела. И по покинутому всеми лагерю ходила лиса, неверное в поисках съестного. В домике рейнджеров,однако, еще оставались две девушки. Я съел ланч, сидя за столиком для пикников, стоящим у черной резиновой трубы. Но из нее уже ничего не текло и я выпил воду взятую у Педро Ибанеза. 

Вот и последний отрезок пути до выхода из НП. Поражают зеленью травы долинки ручейков, стекающих со склонов. Вот наконец и штаб НП. Там был только один ленивый парень, который даже отказался взять у меня  мешок с мусором, сказав что я его должен сдать на въезде в парк на шоссе. Я спросил его, нельзя ли вызвать из Пуенте дель Инка такси за десять песо, чтобы оно меня туда отвезло, и пошел по мульей тропе напрямик к таможенному комплексу. Я словно летел на крыльях. Вот уже и Пуенте дел Инко! Идти на холодный и пыльный кемпинг не было никаких сил и я остановился в роскошной гостинице у шоссе. Я был единственный постоялец. Номер на 6 человек, вмещавший в себя три двухэтажные койки, стоил 225 песо. Сюда входил также ужин и завтрак. Я позвонил жене из единственного телефона-автомата в Пуенто де Инка, который находился в какой-то забегаловке у автостанции, и как это ни парадоксально, этот автомат принял монеты достоинством в 1 песо, и я услышал родной голос жены. Я сказал ей, что меняю билет на завтра и послезавтра буду в Бостоне. Какое же это было удовольствие помыться в душе, а потом запивать жареную курицу с картошкой вином, которое мне исправно подавал хозяин гостиницы, хотя я был один – одинешенек в его большом ресторане.

23 Марта.
Утром я побродил последний раз по Пуенто дель Инко, сфотографировался у моста
Инков, прошелся по заброшенной колее и полюбовался на мирно отдыхающих мулов, о как я их понимал! Сорвал шишку с местной сосны, она оказалсь чемпионом чисел Фиббоначи: 21 на 13!  Наконец, получил назад сумку от хозяйки кэмпинга. У автобусной станции разговорился с итальянской парой средних лет. Они были страшно раздосадованы, что их не пустили на Аконкагуа –они не знали, что разрешения на восхождения выдают только до 15 марта. Но они быстро переориентировались и теперь собирались пройти по другому маршруту,  включающему в себя несколько пятитысячников, который начинался от озера на шоссе. Мысль об этом озере, на котором я мечтал одохнуть после восхождения, не внушала мне теперь ничего, кроме отвращения.  И вот в 10:45 автобус отправляется. В четыре я был в Мендозе, схватил  такси и прибыл в аэропорт за час до отлета самолета 5:40 на Сант-Яго. Любезная девушка поменяла мне билет за сто долларов и – прощай Аконкагуа, которую мне удалось увидеть в последний  раз во время перелета через Анды. Она возвышалась над всеми горами, как большое коричневое в белую крапинку яйцо. В Сантьягском аэропорту я съел последний бифштекс. Великий пост был в разгаре и больше я не ел мяса до самой Пасхи.

24 Марта
Приключения мои однако не закончились. В аэропорту Майами меня высадили самым постыдным образом из самолета за чудовищный запах, который издавали моя штормовка и флиска. Их можно было бы просто снять и положить в сумку, но мне и в голову не приходило, что есть какая-то проблема. Я сам уже давно, с приезда в Америку, никаких запахов не ощущаю.  Поэтому когда некая фифочка –стюардесса с очень стервозной однако физиономией вежливо попросила меня пройти за ней, я не почуял неладное, подумав что она пресаживает меня в первый класс, как покорителя Аконкагуа, и когда она меня спросила, «хау а ю» я ничего не подозревая, ответил «Ай эм файн». Если бы я сказал «Ай эм сик», она бы не имела права меня высадить. Это был весьма оскорбительный эпизод, которым бесславно окончилось мое восхождение, но который как все мелкое и дурное следует оставлять позади. «Тебя ударили по левой щеке, подставь правую». Потом я понял, зачем со мной был произведен такой фокус. Оказывается,  в аэропорту Майами был пожар, и сгорел  бак для заправки самолетов. В результате многие рейсы были отменены и они пытались распихать не улетевших пассажиров по другим рейсам. Следующий самолет, на который я все-таки попал, приземлился через 15 минут в Форт Лаудердейл на дозаправку. Но все, и хорошее и плохое, остается позади и в семь вечера я был в Бостонском аэропорту.

Эпилог
Ковшишко мне запаял Александр Львович, наш старый лаборант родом из Одессы.
Он же, в свое время, починил и мой диодный головной фанарик, подаренный мне когда-то Мишкой со словами, «пусть он будет светить и тогда, когда все остальные огни потухнут» .
Мои собственные фотки см. http://public.fotki.com/buldyrev/aconcagua1/ и http://public.fotki.com/buldyrev/aconcagua2/.
С Кристианом Кобером я списался и он прислал мне фотографию сделанную им на вершине, на которой его камера, обладающая нечеловеческим разрешением запечатлела крест, не замеченный наши человеческими глазами, так как он был маленький и находился не на самой вершине, а слегка в стороне.  Его отчет о путешествии и фотографии, можно найти на Гугле: http://christiankober.blogspot.com.
O Елене Сениной и ее трагической гибели можно узнать набрав на Гугле «Elena Senin Hut»: http://www.fantistefano.it/elena/website/elena_hut.html.
http://www.fantistefano.it/elena/video.html   
http://www.liveleak.com/view?i=924_1234614888
http://duartelevyen.wordpress.com/category/federico-campanini/
http://www.msnbc.msn.com/id/28582103/ns/world_news-americas/t/climbers-die-saved-argentine-mountain/