ДЕНИС УРУБКО (Алматы)

СТЕПЕНЬ СВОБОДЫ.

Над Киевским аэропортом стлалась свежая утренняя мгла. Знаете, такая бывает, когда снегопад уже заканчивается, ветер становится свежим и бодрящим, гоняет поземку туда-сюда. Солнце, еще недавно напуганное неистовством шквалов с запада, теперь смело вставало над восточным горизонтом, выводя над миром шелковые багряные полосы. Самолет еще не вырулил на предназначенное место, а все пассажиры начали смело собирать вещи, одеваться и проталкиваться к выходу.

Я не торопился по трем причинам. Во-первых, из опасения, что украинские ребята могут меня ненароком помять, ибо каждый из них возвышался над людьми из Казахстана подобно шифоньеру. Во-вторых, что украинские девчата, чья красота бросалась в глаза, тоже сновали по проходу, и появился шанс полюбоваться ими. И в третьих - я просто никуда не торопился.

Игорь Чаплинский стоял у выхода из багажного отделения. Привалившись плечом к стене. В своей оригинальной пакистанской шапке - той, в которой я запомнил его по Франции - трофее одной из бесчисленных экспедиций. Она резко выделяла его из толпы. Усы тоже были малотипичны для окружавшего шумного люда. Но особенно настораживали его глаза - колючие, цепкие, и в то же время отрешенные, не дававшие ничего прочесть в его взгляде. Как у волка.
- Ну приви-ет, - гордо ринулся Игорь мне навстречу. - Ты в норме?
Я невольно отпрянул от резкости его движения. Расплылся в улыбке.
- Привет, Игорь. Я-то в норме, вот только все эти ваши...
- Шо не так? - хрипло растягивая гласные звуки, спросил он, скосил узкие губы. Привычно - под выпиравшим носом.
Вся его внешность выражала угловатость, не вхожесть в рамки привычных понятий. Красавчик, - вспомнилось мне. С усами.
- Ты погляди кругом, - вертанулся я. - Одни хохлы!
На громкое слово несколько ребят неподалеку обернулись. Я счел за лучшее сбавить тон.
- Не хохлы, а украинцы, Ден, - Игорь, усмехнувшись, забрал у меня одну из сумок. Повел в сторону автостоянки.
- Украинцы! Каждый... - продолжал тараторить я по пути, но уже не так громко, - каждый на голову выше меня, мощный, как трактор. Таких только рельсом исподтишка убить можно... А девушки! У вас сегодня конкурс красоты проводится?
- Не бери в голову, Ден, - отмахнулся Чаплинский, усаживаясь в машину. - Лучше думай о вечном!
- О вечном! - фыркнул я. - Легко сказать! Вы привыкшие...
- Ну да... это есть, - добродушно согласился он. - Дивчины у нас гарные.
И резко нажал на газ. Так, что юзнув по свежевыпавшему снегу, машина прыжком вылетела с обочины на трассу... под стать характеру и внешность хозяина.

Дом его находился в пригороде. Проехав мимо подернутого льдом озера, мы вкатились в резные деревянные ворота. Навстречу с радостным лаем кинулся черный пес, норовя цапнуть машину за колесо. Игрался, радуясь нашему приезду. Так, что случившемуся здесь здоровенному мужчине в ватнике пришлось с шутливой серьезностью отогнать его в сторону.
- От це Роман, - кивнул Чаплинский. - Вин грибы мастер собирать и солить... Весь поселок заполонил грибами. Таперича уси дивки до него охочи.
- Здравствуйте, с прибылом, - наклонился здоровяк ко мне. - Вы его не больно-то слухайте. Шутить горазд.
- А шо это у нас Арча пид плетнем вянет, паря? - с хозяйской дотошностью вдруг поинтересовался Игорь. Склонился над каким-то кустом. - Или ее Бровчик-кобель попортил? Може пересадить ее в другое мисто? Як вразумиишь, Роман?
- Та ни-и... Це вона по первий пороше така уся буди.
Они заговорили о чем-то по-украински, так что уже невозможно было разобрать слов. А я вошел в дом. И замер, очарованный...

Обычный снаружи, внутри особняк Чаплинского представал совсем по иному. Был он подобен резным хоромам Киевской Руси. Сразу переносил человека на тысячу лет назад, к чему-то яркому, доброму. Где все было из дерева - стены, посуда, - светлое, широкое, душевное. Как в тереме. И внутреннее убранство, состоявшее из самых необходимых предметов, было украшено хлебными колосьями, венком полевых цветов... Чувствовалась женская рука. Цветы же стояли и на полу, подоконнике - вдоль веранды. Камин в комнате...
Я провел рукой по каминной полке. И с интересом снял с нее какую-то мудреную головоломку. Она состояла из нескольких сплетенных стальных геометрических фигур. Очевидно, требовалось освободить какую-то из них. Проволока была черная - с претензией на старину. Неся задачку в руках, я отправился к журнальному столику у окна - чтобы было светлее, лучше видно. И с интересом обнаружил там еще одну "изюминку" для мозгов. Но из дерева. Та-ак, интересненько... И я, только приехав в Киев, не обращая больше ни на что внимание, склонился над конструкциями. Таким меня и застал через пять минут Чаплинский.
- Шо, прапорсчик Казахстана? - шутливо протянул он. - Мозговая атака?
- Одну разобрал, - с улыбкой доложил я. - Там хитрушка!
- Да уж, - согласился он, искоса глядя на меня, усаживаясь за обеденный стол. - Со второй-то сложнее... Тут важно что? Какой принцип?
- Извернуть мозги наизнанку, - попытался пошутить я. - Представить себя в образе энтой вот загогулины.
- Отставить! - погрозил он пальцем. - Самое важное - понять степень свободы каждой детали. Как в жизни... У всего на свете есть своя степень свободы. И важно уметь правильно ею воспользоваться. Усек?
- Та Вы его не слухайте дюже, - вмешался Роман, до того шурудивший возле хлодильника и плиты. - Оне голову пудрить мастер... Як завернет! С ими тилькы Маруся совладати може...
- Маруся? А кто это? - поинтересовался я, переводя взгляд на Игоря.
- Та хозяйка наша, - продолжал балагурить Роман. - Скоро с работы вернеття...
- Ладно, - хлопнул по столу Игорь. - Придет - познакомлю. А сейчас... Сейчас пора грибы кушать... Иди руки мой, Ден.
Он указал на дверь, за которой я ранее заметил умывальник. И поправил усы, словно подводя итог какой-то своей мысли. Я подхватил железную головоломку, не желая с ней расставаться, и пошел в указанном направлении. А в голове эхом из далекого прошлого, как из другой жизни, продолжало звучать - степень свободы... степень свободы...
Это уже было. Со мной ли? Где? Когда?

Впервые я повстречал Чаплинского в Казахстане.
Тогда осенней ночью мы неслись с журналисткой Галиной Муленковой по темным улицам в аэропорт. Ворочая  баранкой своей красной Нивы, Галка сквозь зубы брутально цедила:
- Герой, так его! Крас-савчик... А усищи, Ден! Ты не поверишь, пока сам не увидишь.
Я и не верил. Пока сам не увидел... Эти крученые сабли поперек носатого лица были, что называется, визитной карточкой владельца. Шириной выпирая почти до плеч, они являлись несомненной гордостью всего украинского братского народа.
- Та ты шо, Галыся, гутаришь... Я ж гуцул, - вольготно раскатывая слова по залу аэропорта, поздоровался со мной Игорь. И представился: - Чаплыньски...
- Денис, - ошарашенно улыбнулся я, непривычно глядя сверху вниз на бровастое костлявое лицо. И спохватившись, добавил: - Урубко.
- От и то гарно, - шикарно повел он плечами. - Ну, Галыся, показывай. Идэ твоя Акуна Мата?
Так мы любовно именовали облепленную ромашками Муленковскую машину.

Багажа у Игоря почти небыло. В тот раз он приехал не в горы, а по заданию правительства - в рамках обмена опытом между Украиной и Казахстаном по борьбе с терроризмом. Честно говоря, я до сих пор с трудом представляю историю, в которую тем летом вляпался Чаплинский. Знаю только, что их группа лезла по какому-то скальному маршруту на вершину то ли ущелья Аксу, то ли Каравшин, когда под дулами автоматов какие-то моджахеды заставили спуститься на грешную землю. Зачем бандитам понадобились заложники в пустых ущельях Памиро-Алая, одному Аллаху ведомо. Но таскали они с собой пленников почти неделю. Кормили, чем придется, но сильно не притесняли... А дальнейшая часть истории уже более туманна и расплывчата... То ли сами сбежали хохлы из-под охраны, то ли освободили их - мне про то неведомо. Но в итоге, оказались они без документов и денег далеко от родимых земель на чужбине.
И теперь Чаплинский прибыл в Казахстан, чтобы рассказать о своих мытарствах в цепких лапах международного террора.

Зато я очень хорошо запомнил ту ночь в Алматы. Уже под утро, когда мы оказались у Галки дома, и Игорь со знанием дела осторожно продегустировал казахстанское красное вино, его, казалось, отпустила вся дорожная суета. В полумраке горела свеча, углы комнаты тонули в пустоте. Игорь сидел по одну сторону стола, развалясь в кресле, покручивая усы. А я с бокалом красного - по другую. Из почетного заморского гостя ничего нельзя было вытянуть о его легендарных восхождениях. Он только лукаво посмеивался.
- Та горы и горы! Скильки ж можно?! Чего о них лишку гутарить?... Ты вот лучше послухай, молодой...
Он повернулся ко мне, и его колючие глаза блеснули подобно лезвиям над пламенем свечи. Отхлебнул вина, улыбнулся.
- Значит, задачка тебе по математике. Для первого класса.
- Опять за свое! - возникла из темноты Муленкова с тарелкой салата. - Не слушай его, Ден. Это ж профессор математики, так его! Притворяется одуванчиком... Ешьте вот, лучше.
- Ти-ихо, Галыся, - засмеялся Чаплинский. - Чичаса пошукаемо до разуму Казахстанских военных прапорсчиков. Смотри, засекаю время...
Ответ на первую задачу я нашел за четырнадцать с половиной минут. За полминуты до истечения срока, назначенного Игорем. Вторую задачку из прикладной математики решил только через полгода... А третью задачу не могу решить по сию пору. И вряд ли, чувствую, меня когда-либо осенит. Как-то при разговоре по телефону, когда он уже хрипловато прощался, я крикнул:
- Так что там с ответом на третью задачу?! Про шкафчики и сотню прапорщиков... Скажи!
- Думай, сынку, думай, - засмеялся он. И уже тихо-тихо, словно эхом далекого голоса из Киева до меня донесся его сухой колючий смех...Словно из ниоткуда.
Может с неба? Хотя, откуда на небесах могут знать о прапорщиках!
А однажды осенней ночью, когда я сидел за компьютером, зазвонил телефон. Пребывая в тупом оцепенении после многочасовой работы, продолжая глядеть в монитор, я протянул руку, и взял трубку... Кого это дьявол несет в двенадцать часов?!
- Да!
- Шо, прапорсчик Казахстана, не спится? - раздался в телефоне знакомый раскатистый голос.Такой мог принадлежать только одному человеку - самой усатой личности в истории альпинизма.
- Я вин шо дошукав, - продолжал он без обмена любезностями. - Приезжай к нам на побывку.
- Что?! Куда это "к нам"? Ты где?
- Приезжай, говорю, - спокойно, взвешенно сказал он. - В Украине вина попьем... в Крыму...
- Ого!
Нифига себе у него размах! Так просто и весело! "К нам"... Ладно...

Так и произошло... Я оказался в Крыму. Там, куда не загадывал попасть при всех жизненных раскладах.
За окнами темнело. Легкий ностальгический бриз покачивал ветви деревьев, навевал тихие неземные думы о прекрасном. Об Афродите, например, что миллионы лет назад вышла нагая из пены вод морских. Она была лучезарна подобно утру и романтична подобно вечеру... Правда, Афродиты давно вымерли, как динозавры - во-всяком случае, в моей жизни встречаться перестали. Зато морская пена продолжала шуметь и клокотать за гранью восприятия. Словно то, о чем мечтается, внезапно обретаеется явью. Как сбывшийся сон. Там шумело Черное море.
Дверь веранды распахнулась - резко, повелительно. Вместе с прохладой ночи в комнату ворвался неопределенного вида куст. Растение было не радо жизни, и тянуло больше на какую-то сценическую декорацию из папье-маше. Однако, вполне вероятно, так казалось с непривычки... А следом за темнотой, прохладой и аляповатым кустом в комнату хищно втиснулся - усами и носом вперед - Игорь Чаплинский. Куст он держал в руках. Подмигнув мне, достал откуда-то полиэтиленовый мешок, и заботливо укутал растение.
- Вот, - довольно хмыкнул он, глядя на творение рук своих. ЭТО походило на мумию эпохи Рамзеса Второго... - Как?
- Нормально, - согласился я. - Вдуже эстетьичьно.
- Эстетично, - передразнил меня Игорь. - Тебе такие слова по уставу не положены...Главное, шоб доихало до огороду! Там приживетси, вразумию...
Он завернул дверь, спокойно опустил занавеску, которая колыхалась аж до пола. И повернулся в комнату, к столу. Молча, с ехидной улыбкой извлек на свет штопор и бутылку вина. Со знанием дела откупорил, и лишь тогда, расправив горделивые усищи, молвил:
- Так шо, пан Урубко?! За первую "пятерку"...
С вином на этот раз повезло. Настоящее сухое красное Инкерманское. Пил бы и пил. Всю жизнь... Да и с попутчиком подфартило. Пил бы с ним и пил. Всю жизнь... За стеной засыпали пустые крымское поселки, и глухой рокот прибоя навевал мистическое ощущение вечности. Словно этот волшебник силой воли остановил время. И оно рассыпалось нотами-секундами по неповторимым снам, по неповторимому облику южного побережья Крыма...
В Киеве лежал снег, примораживало. А вокруг Симферополя, куда мы прилетели за полтора часа с рюкзаками, зеленели поля, и теплый ветер гонял рябь по чистым лужам. В них отражалось небо. И синева его, казалось, черпала свою мощь из глубин умиротворенного моря. Словно успокоенная после осенних штормов природа улыбнулась, и напомнила человечеству о своей исконной сущности материнства. Ласкала нас, детей. И солнце припекало по красивым улицам. Для меня, вырвавшемуся из холодеющего Алматы и простуженного Киева, все было подобно празднику, и я ошалело вертел головой, впитывая ощущения.
Симферополь - Ялта. Проезд 25 гривен. Троллейбус... Аф-фигеть!.. Памятник адмиралу Нахимову... Уже затемно мы прибыли в Бателеман, куда нас привез на потрепанном "фольксвагене" один из друзей Чаплинского. Вокруг дыбом до самого неба поднимались невероятные по своим масштабам прибрежные утесы. Тот, что был поближе, назывался Куш-Кая. Точнее, он нависал над нами.
- Слышишь, Игорь... А где этот твой Интеграл?
- Та вон он гнется, - ткнул пальцем во мрак Чаплинский, нисколько не заботясь о точности. - Бачь правее.
- Это про него Калина рассказывал, как в темноте сорвался...
- Та ты слухай вин боле! Он мастер, чтобы так срываться...
- Чапа, а мы с чего начнем? Давай "тройку" для разминки...
Усатая колоритная личность в пакистанской "ермолке" саркастически хмыкнула, фыркнула, крякнула... Но расправив усы, только молвила:
- Стоило сюда за "тройками" ехать! Завтра на пятерку полезем, сынку. Я поежился, глядя на царапавшие ночное небо скалы. Они цепляли верхушками звезды... Может, у них так принято?

На самом деле, нам исключительно повезло с погодой. Как раз за два дня до нашего прибытия весь Крым полоскало дождем. И лужи на асфальте были тому ярким свидетельством. Однако, выкатившееся затем солнце успело пригреть скалы. Так во-всяком случае, казалось. Словно эта альпинистская Мекка ждала нас. Или это Чаплинский снова договорился с кем-то из своих местных друзей?
В общем, на следующий день мы ринулись на какой-то жуткий бастион. С дуру я куда-то лез, Игорь страховал, затем лез сам, уже с рюкзаком... Пекло декабрьское солнце, под ногами в бездне шумело море, пьяня сознание. Кричали чайки. Право, нельзя было ожидать от меня, что я сразу все зафиксирую в мозгах, и смогу внятно поведеть кому-то еще о своих ощущениях. Помню только, что это были скалы массива Куш-Кая, возвышавшиеся неподалеку от нашей гостиницы. Уж не знаю, чего еще лучшего может желать скалолаз, если у него "под рукой" есть хотя бы один такой массив. Уже на вершине, когда веревка легла на травянистую террасу, мы с Чаплинским сидели надо всем миром, и слабо жмурились на склонявшееся к западу солнце. От него по гребням волн прыгали золотистые блики... было чудно и хорошо, словно теплая ладонь Крыма согревала наши сердца. Только холодный ветер, изредка налетавший порывами, напоминал, что мир жил декабрем. Да время - три часа пополудни - грезило сумерками зимнего солнцестояния.
Поэтому вечером Чаплинский с таким самодовольным видом покручивал усы, и разливал Инкерманское по бокалам.
- Снова за первую "пятерку" в Крыму...
- Спасибо, Игорь, - отвечал я. - Достаточно жутко в паре мест.
- Ладно уж... Вот я тебе завтра покажу...
Я невольно насторожился. Улыбаясь нарезал мяса, пододвинул тарелку к Начальнику.
- А что будем делать? Программа...
- Смотри, Ден, не тушуйся. У нас три дня на завоевание Крыма. Завтра "пять бэ", а послезавтра, даст Бог, "шестерка".
- Ого! - присвистнул я. - В Алматы такого и не снилось!
- Та ты шо, парень, - засмеялся Игорь, - это ж Крым! Здесь рай земной... Опять за первую "пятерку"...
Держа затуманеный бокал с красным вином, он растянулся на койке, и романтическим взглядом вперился в телевизор - в романтический облик Юлии Тимошенко. Она что-то доказывала кому-то... То ли Ющенко, который тоже периодически мелькал на экране, то ли бушующим массам народа на улицах украинских городов. То ли Чаплинскому... Но Игорь невидящим взглядом взирал на этот апофеоз - лежал, ни о чем не думая, погруженный в мечты... Уже позже, когда я выключил свет в комнате и телевизор, он повернулся на бок носом к стенке, и сонно пробормотал:
- Это ж Крым, паря... Здесь тилькы бублыкыв на дэревах немаэ...
И отключился.

Про Крымский альпинизм я слышал и читал... Думалось, что достаточно. Однако, реальность преобразила все понятия. Это был невероятный по масштабам и истории скальный мир. Во-всяком случае, при Советском союзе, когда сюда съезжался цвет социалистического спорта, здесь было весело. И соревнования по скалолазанию, и новые маршруты по нависаниям Шаан-Каи - все это гремело, завораживало, сводило с ума молодые альпинистские души. Это была Мекка  технического альпинизма - вроде Красноярских столбов на другой стороне мира. И каждый уважающий себя альпинист хоть раз в жизни, но обязан был совершить сюда паломничество. Приобщиться к святыням, так сказать. Каждый год эта "Земля Обетованная" продолжала обрастать информацией, и мне хотелось прикоснуться ладонью к загадочной породе "Диабаз", понять, как она держит, что за техника лазания, какие зацепы... Потому что личный опыт не сравним ни с чем. Сколько ни слушай, ни читай, а удивиться все равно придется. Так что лучше один раз увидеть. Да и романтические разглагольствования старшего поколения о крымских винах и теплом море сводили с ума. Хотелось с головой окунуться во что-то такое... неземное. Оставив в прошлом проблемы и заботы, как за порогом райского сада.
Поэтому и снилось мне в эту ночь что-то манящее - с запахом шашлыка и танцами обнаженных гурий...

Под утро в полной темноте я внезапно проснулся. Невероятное творилось в мире - за пределами моего понимания. Что-то было не Так, как я привык. Вселенная была напряжена... Сначала мне показалось, что на домик налетел ураган. Было ощущение, что стены дрожат. И слышался глухой шум, который раздражал сознание... Неуютно... Так на высоте 8000 метров воспринимается начало бури. Холод, беспокойство, нарастающее чувство опасности... Дрожащие скаты палатки... снег... Я встревоженный подорвался на кровати, вырвался из-под одеяла... Из-под одеяла?!? Кто я? Где я?
И внезапно понял. Это совсем недалеко ворочалось в тесных берегах море - оценивая степень своей свободы. Прибой ритмично накатывался на крутые сколы Крымского побережья. И в ночной тиши этот неуемный рокот сотрясал все окрест...
Море. Тепло. Крым.
Где только бублики на деревьях не растут.

Разбудил я его в 06.15. За окном по-зимнему было темно. И не по-зимнему уютно. Полная противоречий Крымская природа... Шум прибоя был слышен уже не так явно, но все равно продолжал вплетаться в сознание. Привязывая к реальности.
- Вина, прапорщик? - весело поинтересовался Игорь.
- Перед боем не пью, - гордо ответил я.
Чаплинский пожал плечами, словно говоря: "Странно".
- А я себя потешу, - проскрипел он. - По-стариковски так... Чтобы за вами молодыми угнаться.
Он откупорил новую бутылку инкерманского, и плеснул вина в бокал. Эта была преобладающая часть его завтрака. Вообще, заезжая сюда, мы не отказывали себе ни в чем. По настоянию Чаплинского закупили в Севастопольском универмаге продуктов и вина столько, дабы не знать ограничений. Хоть и планировали пробыть на скалах только три дня. Но набрали на пять. Сильно похудев дома в Алматы, когда ел лишь по необходимости, периодически западая в голодовку на сутки-двое, я начал опасаться ожирения. Здесь с широкой руки Игоря продуктов было много, и их следовало уничтожать. А пропустить халяву, как нормальный военный я не мог. И почувствовал, что начал отъедаться.
- А ты вина больше пей, - пожал плечами Игорь на мои сетования. - Способствует.
- Главное, чтобы мозги не усыхали, - засмеялся я. - Ладно. Прорвемся. Что из железа брать?

Я занырнул под койку,  и широким движением выгреб наружу кучу всяких приспосооблений, всевозможных альпинистских закорючек. Игорь недовольно поморщился, глядя на весь этот "конструктор". Значительную часть составляли скальные крючья. И он непроизвольно потянулся к ним.
- Люблю в запасе пяток иметь... Когда ничего больше не остается, выручают крючья.
- А как же свобода? Настоящее лазание со страховкой только на френдах и закладках? - решил я его подколоть.
Чаплинский улыбнулся, посмотрел на меня, молодого идиота, отрешенно отхлебнул вина, и сказал с ехидным видом:
- А свобода, молодой человек, это всего лишь приманка... Абстракция, которую эксплуатируют все, кому не лень - политиканы. Настоящая свобода познается лишь в сравнении, и никогда не бывает абсолютной. Важна степень... помнишь, я тебе говорил? И способность человека использовать эту степень своей личной свободы. Так что бери скальные молотки с крючьями, и не выпендривайся...
Сраженный столь философским обоснованием альпинизма, я почесал затылок, и принялся собираться согласно указаниям руководящего Центра. Даже обдумать толком услышанное не успел.
В этот день мы отправились к скалам мыса Айя. Широкая тропа вилась без потери и набора высоты вдоль побережья с царским великодушием. При этом и называлась она - "Царская". По утверждению Игоря, в дореволюционный период по ней выгуливали особ правившего дома Романовых.
- От Бателемана до скал, - махнул рукой Чаплинский на север. - Мы тоже туда пойдем, как цари природы. Мыс Айя интересен тем, что его снизу не обойдешь. Скалы прямо в море падают... И по окрестностям везде конвой шнырял.
В одном месте нам пришлось обходить какой-то регламентированный дом отдыха. Он был обнесен забором, куда простым смертным прохода небыло. И за сто метров до ограды Игорь шуранул в лесные заросли справа. Вообще, растительность этой части побережья Крыма была весьма далека от понятия "заросли". Просто, я называю ее так в силу инерции. Достаточно невысокие кряжистые деревья, редко сплетенные ветви кустарника. Преобладали дубы с ежевикой. То ли виной тому были люди, то ли какие-то неведомые звери, то ли особые природные условия... но повсюду виднелось множество троп, рассекавших подлесок в разных направлениях. Серые голые кроны деревьев, не имевшие листвы по причине холодов, тоже не дополняли чувство лесного счастья. Под ногами шуршала хвоя с видневшихся там и тут сосен - вперемешку с дубовым опадышем... Игорь вкрадчиво скользил по косогору между деревьев, легко избегая контактов с колючками и сучьями. В темно-рыжей куртке и пакистанской шапке-пуштунке он являл собой дикое аляповатое зрелище в этом пустом крымском лесу... И только настороженная ловкость вкупе с привычной широтой шага выдавали в нем местного обитателя. Волка.

Мы с Чаплинским пересекли несколько каменистых россыпей. Подобно зверю он шевелил ноздрями, ловя запахи - словно вычисляя по ним направление. Нырнул в пару оврагов; я беспрекословно последовал за ним, хоть мне и не удавалось с подобным мастерством уворачиваться от шипов и веток. И только выйдя через несколько сот метров снова на Царскую тропу, Игорь удовлетворенно засмеялся, остановившись, и обернулся ко мне:
- Ну шо я тоби казав! Зараз тилкы бублыкыв на дэревах немаэ...
Вокруг нас внезапно стало светлее. Деревья словно раздвинулись, отпряли в стороны. Сами они выглядели как-то неестественно, свежо... И зеленая листва плотным кряжистым глянцем обрамляла их красивые кроны. Где-то я такое уже видел. Рододендроны!
- Рододендроны, - сорвалось у меня с языка.
- Та ни-и... Не рододен... дроки, - запнулся Игорь, поправив усы. - Это Земляничное дерево. Или Бесстыдница по-нашему. Как раз в декабре время плодоносить.
Ветви деревьев были усыпаны крупными красными ягодами. Каждая была твердой, с шероховатой поверхностью. Однако, надкусив одну из них, я ощутил сочную нежную мякоть. Сладкая она была до невероятия! Куда уж там рододендронам!
- А почему Бесстыдница? - спросил я, набивая рот ягодами.
- Потому что голая. Коры на дереве нет. И не стесняется...
- Оч-чень интересно! Безумно... - пробормотал я, вспомнив ночные эротические сны.
- Ладно, ладно, прапорщик, - напомнил Чаплинский о деле. - Хватит жрать, говорю! Сам боишься, что потолстеешь, а лопаешь все подряд.

Вскоре Царская тропа закончилась. На подходе к скальному массиву она рассыпалась на несколько стежек, начала метаться по буеракам. Крутой осыпной склон, слегка поведенный бурой почвой, на которой цеплялись корнями за жизнь чахлые деревья, спадал прямо в море. Прибой шумно накатывал на камни-башни, порой брызгами вздымался меж ними. Море дышало - спокойно, ровно. Как и подобает стихии. Его темная синева завораживала, тянула взгляд в глубину. Я невольно представил, как было бы здорово здесь летом - нырнуть ласточкой со всего маху с одного из этих пятиметровых бурых уступов! Чтобы перехватило дыхание в полете.
Справа от нас вставали дыбом отвесные скалы. Их светлая порода почти не была расчленена террасами и ущельями. Она тянулась гармоничным ансамблем, ровным скальным поясом. Высота бастионов - на глазок - достигала почти трехсот метров, и мелочи рельефа терялись на таком расстоянии. Казалось, структура их не оставляла шансов на преодоление. Все это накладывалось одно на другое - скальные замки, чудотворно замершие здесь с момента сотворения мира, уводили к северу. Туда, где у подножия монументального мыса Айя, словно нож резавшего соленую воду на тугие маслянистые лоскуты, с шумом билось Черное море. И пена прибоя подобно клочьям тюлевого полотна, искромсанного этим клинком в руках Крыма, казалось, взмывала к его вершине, истончалась, таяла, и уносилась перьями легких облаков на восток. Туда, где рождался день.
К девяти часам мы подошли к началу маршрута. Запрокинув голову я изучал обстановку, и взгляд, отточеный километрами скальных восхождений, привычно выхватывал детали рельефа. "Читал" скалу. Так, что она уже не казалась одной сплошной загадкой, а распадалась на составные части.
- Дык шо, прапорсчик, бачишь маршрут? - спросил Чаплинский, натягивая страховочную систему.
- Ну есть что-то... - на всякий случай попытался я изоббразить неуверенность.
- Понимаешь, почему называется "Ворота"?
- Ну, как сказать, - улыбнулся я. - Воображение подсказывает, что понимаю.
Воображения особого тут и не требовалось. Когда человек подходил к началу, все открывалось, становилось ясным. Маршрут был выбран четко, без иносказаний. Да, я понимал.

Прямо от того места, где мы стояли, начиналась глубокая щель. Точнее, это был отщеп толщиной около метра, наслаивавшийся слева на широкие серые плиты. На протяжении тридцати метров он убегал вверх, переходя в нависанее. Справа метрах в пятидесяти - немного выше - начиналась такая же "створка"; и тоже по косой уводила вверх. И где-то в полутора сотнях метров от земли они начинали сходиться, образуя характерную узость.
"Не Ворота, а Воронка, - подумалось мне. - Даже "Ж...", скорее."
- Да уж... Понимаю, - пожал я плечами. Внутри была какая-то неуверенность, ощущение неприятия происходившего.
Наверное, почувствовав это, Игорь Чаплинский на секунду замер, и пристально вгляделся в меня. Однако, затем, хитро сморгнув, улыбнулся, и принялся дальше возиться со "сбруей". Только спросил, словно ненароком:
- Что? Может быть, я впереди полезу? Хоть первую веревеку?

Честно говоря, подобные трусливые мыслишки у меня крутились. Дело в том, что здесь в Крыму я очутился в непривычных для себя условиях. Причем, был брошен очень резко, без спокойных приличиствующих случаю разминок и тренировок - с чувством, с толком, с расстановкой... Мое предложение начать с "троек" было с пренебрежением проигнорировано. Объяснялось это недостатком времени, однако, как я подозреваю, виной тому послужила и "клановость", раскованность в отношении к "своим" скалам украинских альпинистов. Меня просто поставили перед фактом, что в Крыму лазить что-то ниже "пятерок" ненормальным ребятам вроде нас не совсем прилично. И дело даже не в снобизме и наглости. Отнюдь нет - все вели себя скромно... Просто, по-другому они не мыслили. Пятерка, - это норма.
Но пресловутый диабаз оказался штучкой той еще! Порода была непривычной, "неуютной". Колкая в одном месте, она представала гладкой - "плывущей" - на следующем шаге. После сланцев и мраморизованного песчанника, после специфических пород Тянь-Шаня я чувствовал себя тяжело. Там чаще приходилось работать на мелких сколах, откидках... Динамично вытягивая себя вверх, срезая боковые нагрузки... Хоть я и не был никогда теоретиком от скалолазания... Просто понимал, что здесь, в Крыму правила "игры" стали совершенно иными. И технику лазания надо постигать сначала.
Поэтому я так неуверенно "ерзал" на первой "пятерке". Тот маршрут на Куш-Каю дался достаточно сложно. Я не чувствовал скалу ни руками, ни ногами. И  только мозгами заставлял себя работать по накатанным схемам. Все вместе представлялось проблемным, однако, если разобраться, каждый шаг в отдельности бы выражен спокойно, не являлся чем-то безнадежным... И поэтому сейчас, покосившись на отрешенного Чаплинского, я подавил в себе желание прохалявить.

"Ну уж дудки! - подумал я. - Тебя выпусти на первую веревку, так ты и все остальные пролезешь."
- Ладно тебе, командир! - мне стало смешно. - Командуй сзади... Я вообще, зачем сюда из Казахстана приехал? На твою работу на скалах любоваться?
- Вина попить, - пожал плечами Игорь, с улыбкой из-под густых усов.
- Позже попьем, - сурово, подобно красноармейцу перед атакой сказал я.
Понацеплял на себя френды, закладки, крючья и молоток. Второй протянул Игорю. Напялил на ноги скальные туфли - подарок от Ля-Српортивы. Покрутил руками, разогреваясь.
- Дык шо! Поихалы...
Лезть по трещине, по ее ухабам, было легко. Очевидно, сказалась вчерашняя практика. Ноги уже не так лихо проскальзывали на зацепах, руки - в откидку - держали на двести процентов. Я и не спешил, потому что хотел прочувствовать все до мелочей, запомнить каждое движение, каждый шаг, каждый выход. Надо было понять это Крым с его диабазом и прочими деталями, впитать этот крымский альпинизм. Смешно, конечно же, было полагать, что на это могло хватить трех дней! Однако, выбирать не приходилось... И нужно было, напрягая мышцы, работать, работать... вальяжно раскатываться в движениях, экономя силы, принимать директорию свооего движения...
В одном месте я заложил закладку, в другом под руку попался шлямбурный крюк. Игорь, страховавший меня, удобно сидел под скалой, откинувшись на какую-то из своих любезных сердцу крымских колючек. Благодушествовал. Его пакистанская шапка была подобна шляпке гриба, и постепенно уменьшалась в размерах.
Вскоре, повернув вправо, трещина нависла надо мной. Ее стенки расширились, образовав что-то наподобие грота. Однако, путь был однозначен - вверх. Здесь мне пришлось довольно долго провозиться, укладывая френду. Подходящего размера, по закону подлости, не оказалось, и я занялся "землеройством", втискивая одну из них - ровно на миллиметр толще, чем требовалось - между двух скальных нашлепок.
"А вот тебе и выбор, - с фатализмом побормотал кто-то внутри моей головы. - Как полезем?"
"Нам поспокойнее что-то," - мяукнул второй голос.
"Черта лысого! А не поспокойнее, - рявкнул первый. - На кладбище отоспишься!"
Выбор состоял в том, что либо нужно было корячиться в щель под "потолок", забиваясь туда всем телом - со слабой перспективой выхода на вертикаль, либо вываливаться из щели здесь, в нависании, уходя ногами на стенку справа. Одна моя часть, которая вечно искала халявы и покоя, обеими руками голосовала за первую возможность. Однако, тот вредный кусок личности, которому по душе были азарт, риск и эстетика, нагло тянул на второй вариант. Ну нифига себе! А если соскользнешь? Рукой... или ногой. Нет-нет... сегодня такая лихость не для меня. Не оправдана. Полезем в щель, подумал я, тряхнув головой...

И в тот же момент, подчиняясь неведомому рывку, я шагнул вправо, вынося лихим махом корпус из щели. Темнота и пыль, в которые только что закапывал френду и свои чувства, остались в прошлом. А на мои плечи дыханием моря лег теплый ветер, обрушились звуки и краски, а солнечные лучи взъерошили волосы... Это было то, за что я боролся всю жизнь. Эстетика, которая очень важна в отношениях с горами. Это был порыв творчества, лихой росчерк кисти по палитре нервов. Искусство - та Идея, за которую всегда было не жаль ни жизни, ни судьбы. Один шаг на грани риска, на грани собственных возможностей... Та степень свободы, которую каждый может себе позволить. На которую не всякий решается...
А на губах и языке продолжал чувствоваться сладкий пьянящий вкус ягод земляничного дерева. Бесстыдницы.

"Придурок! - с восхитительным восторгом и отчаянием застонало мое сердце, прыгая под самое горло. - Остановите поезд, я сойду!"
Таким он и получился, интересный и решающий шаг моего познания Крыма в ту зиму. Он дал мне то, что я всегда искал и находил в своих горах. В Тянь-Шане, Гималаях, Туюк-су и скальных бастионах реки Или. На учебных карнизах Лесничества и стене пика Восьми Альпинисток...
"Вот тебе и Ворота, - шутливо бормотал я, навязывая станцию. - Зачем я сюда приехал?"
Чаплинский рванул так, словно за ним гналась линия прилива. Будто само Черное море гребнями волн хлестало его по ногам, повторяя: "Не стоять, не стоять. Работать." Я едва успевал выбирать веревку. Первым из-под нависания показался подобно горбу рюкзак на его плечах. А затем выкатилась вредная гуцульская физиономия.
- Сколько раз тебе говорить, пан Урубко, - скрипуче протянул он, зависнув на руках, разгрузив ноги, - не думай. Если начинаешь мешкаться - бей крюк.
- Да я не лез, страховался долго, - весело отмахнулся я. - А если бы еще и твой крюк...
Игорь встал на ноги, лихо подкрутил ус, что-то прикинув в голове, и в несколько перехватов оказался на полке. Хлопнул меня по плечу, и весело ощерился подобно волку.

Дальнейшее происходило в красивом и плавном порыве. Каждое движение, казалось, было исполнено смысла и грациозности. Отфильтровано темными, как ночь крымскими винами. Каждый зацеп словно ждал именно моего единственного правильного хвата, все трещины и щели оказывались в нужный момент там, где требовалось, чтобы принять в себя френду или закладку. А несколько шлямбурных крючьев, попавшихся на пути, окончательно убедили в красоте и гармонии мира. И когда нависания слева и справа сжали путь теми самыми "створками", что я наблюдал с земли, уже ничто не внушало опасений и не могло остановить на этой красивой линии. Зацепы воспринимались "трамвайными ручками", душа пела и рвалась вперед. Словно время сделало огромный прыжок в прошлое, стало неправдоподобно тонкой и чистой нотой, которая пела во мне всю юность. Она была из звонкого серебра, звенела, а все чувства подчинялись ей... В тот день она называлась Крымским альпинизмом...
Когда Игорь Чаплинский перелезал "створку", за его плечами в рюкзаке внезапно зазвонил телефон. Сотовый. Я подумал, было, что сейчас, привычно зависнув на одной руке, он что-нибудь отчебучит. Однако, Игорь лишь досадливо поморщился.
- Потом разберемся... Всю дорогу звонят. Не понимают, что ли? Я занят!

Мне вспомнилось, как однажды далекой зимой 2002 года в ущелье Туюк-су я лез по северному гребню на пик Маншук Маметовой. Ситуация была схожей. Только тогда я висел в кошках на верхнем "ключе", собираясь делать следущий шаг. Как вдруг  за пазухой зазвонил телефон. Свободной рукой я достал аппарат и нажал на кнопку.
- Да?
- Милый, привет, - раздался в трубке женский голос. Это была Вика. - Ты где?
- Еще в горах, солнышко, - поскрежетал я окоченевшими губами. - У тебя все нормально?
- Да. Сижу в ванной, жду тебя. Ты скоро будешь?
- Непременно, - уклончиво ответил я. - Сейчас вот только до машины спущусь...
- Давай скорее, - нежно прошептала она. - У меня для тебя сюрприз.
Бр-р! Когда после такого разговора впадаешь в настоящее... чувства самые противоречивые. Так и теперь - мы висели между Черным морем и небом, а кто-то существовал в параллельной реальности.

- Вот за что я так переживал, так за эту мерзость, - сказал Игорь, когда мы карабкались по плитам средней части горы. И кивнул на небо. Оно наливалось свинцовой тяжестью на западе, мертвенно тянулось лентами туч над морем. А по всей поверхности вод - до самого горизонта - шли тяжелые крупные волны. Звук прибоя уже не долетал на такую высоту, но я легко мог представить себе грохот, с котрым эти громады разбивались об подножие мыса Айя. И ветер внезапно стал холодным, пронизывающим, постепенно усиливался...
Надо было успеть проскочить оставшиеся веревки до дождя. Ибо я хорошо помнил, каким скользким становится этот серый камень диабаз в намоченном состоянии. Как мыло, право... И если бы мы попали в грозу, оставалось бы только вешаться. Ибо веревка у нас была. К счастью, здесь структура скал позволяла лезть почти без страховки. Стенки в пять-шесть метров перемежались полками и выступами. Иногда попадалось одинокое дерево, торчавшее кривым вопросительным знаком своей нелегкой доли из забитой щебнем трещины. И тогда я, перекинув через него веревку, чувствовал себя в полной безопасности. Просто, повинуясь просьбе Чаплинского, ломился вверх - не думая. И он взлетал за мной подобно волку на склоне любимого холма в полнолуние. Так, что в некоторые моменты мы работали одновременно, и веревка тянулась между нами, ползла подобно линии судьбы, связывая столь разные и безшабашные жизни...
А вскоре наши не сильно выбритые физиономии украшали собой пространство надо всем этим скальным архипелагом. Мы стояли на покатой травянистой террасе - между деревьями и краем обрыва к морю. Последнюю сотню метров вверх поднимался пологий склон, а за ним до самого края мира тянулось плоскогорье, поросшее крымским лесом. Мы прибыли. Скальный пояс завершился, и лезть больше никуда не надо было. Здесь царили безопасность и неактивность - то, куда мы, вроде как, стремились в течение всего этого утра. Однако, путь мы выбрали очень уж неподходящий. И поэтому в моей голове пронеслась очередная мысль о собственной алогичности... Вот только если брать само движение за смысл...

И снова зазвонил мобильник.
- Вах! - облегченно скидывая рюкзак на землю, засмеялся Чаплинский. - Да кто это?!
Он достал телефон, и удовлетворенно хмыкнул:
- Калина... Переживает... Что, брат?! Привет... привет. Не отвечал, потому что лез... Куда? Как куда... на Ворота. Где? Как где?! Наверху, на плато... Да, в два часа... Так я этому прапорсчику соврал, что скоро дождь начнется. Едва успевал веревку выдавать.
Он хитро подмигнул мне, и как-то неопределенно покрутил рукой у виска. Но я глядел на море. Точнее, на ту линию, куда убегал взгляд, за которую цеплялись низкие тучи - на горизонт. Или, вернее, за него - много дальше.
И подумалось, что вся наша жизнь - шанс успеть сотворить что-то нужное, интересное... Почувствовать вкус морской пены или поцелуя. Боль сухожилия на зацепе и счастье свободного шага над бушующей бездной. Понять, что дальше... Жизнь, это и пресловутые "Fame, money, women", и возможность написать еще одну книгу... Рискнуть всем, и получить все...
И просто возможность выкурить еще одну - "последнюю" - сигарету вместе с Чаплинским. Одну на двоих. Мы сидели наверху скал мыся Айя на юго-западном побережье Крымского полуострова. Внизу спокойно и мощно билось в скальную стену Черное море - подобное пьянящему мраку инкерманских вин. Быстрые тучи наваливались с запада... и нырявшее между ними солнце периодически выстреливало в нас "залпом" своих лучей, роняло их на море подобно светлым волосам Афродиты.

- Я же казав тоби, прапорсчик Казахстана, - насмешливо напомнил Чаплинский. - Отута тилкы бублыкыв на дэревах немаэ... Це Крым.
Докурил. Щелчком швырнул окурок в бездну, и поднялся на ноги.
- Пойдем. Холодает. Завтра и вправду дождь будет... Придется тебе от Морчеки до Фороса экскурсию устроить... Чтобы знал... А в Бателемане у нас еще две бутылки вина. Будет, о чем дома рассказать...
Он подопнул рюкзак ко мне, напоминая, что вниз тащить - моя очередь. И разводя рукой ветви, зашагал меж деревьев. Через минуту его рыжая куртка и пакистанская шапка скрылись из вида. Весело прищурясь в последний раз на золоченое море, я повернулся и последовал за ним.
Степень свободы...

В заключение - задачка для первого класса от профессора Чаплинского.
Есть скальный обрыв 100 метров высотой. Наверху забит скальный крюк, и на отметке 50 метров забит один скальный крюк. На краю стоит альпинист, у которого есть только 80 метров веревки. Как ему спуститься вниз?
Время пошло.

03.02.2009
Денис Урубко
Центральный Спортивный Клуб Армии Казахстана
SiVERA, La-Sportiva, CAMP
www.russianclimb.com