Страх - одна из самых ярких составляющих эмоциональной жизни
человека, наряду с такими чувствами как любовь, ненависть,
зависть- Страх лежит где-то между чувством боязни и ужасом,
занимая свое определенное, понятное русскоязычному человеку
место. Он
всегда живет где-то внутри нас, за исключением случая, когда
тебе нечего терять, т.е. самое страшное, чего ты боялся, уже
совершилось.
Я
много лет активно занимался спортом и, естественно, знаком
с чувством страха. Помимо альпинизма, участвовал в коммерческих
ралли, ходил на лыжах по весеннему льду Ладоги, плавал и терпел
аварию на подводной лодке... Были сложные, очень опасные ситуации,
травмы, гибель партнеров по восхождениям, спасательные и транспортировочные
работы - словом, весь стандартный набор. Обычно мне самому
не было очень страшно при работе первым на скальном или ледовом
рельефе, так же как и при наблюдении за партнером, если это
не случайный человек, когда работаешь инструктором. Страшновато,
а иногда и очень, бывало в кулуаре, когда летящие сверху лед
или камни, ударяясь о склоны, отскакивают в разные, совершенно
непредсказуемые стороны и пахнет порохом. Страшно и при движении
по лавиноопасному склону, вне зависимости от направления,
когда в любую минуту ждешь, что все ухнет и склон уйдет из-под
ног вниз. Такой склон обычно пахнет арбузом - это для меня
главный признак мокрой лавины. Вообще, как для человека несколько
близорукого, запахи и звуки очень важны в критических ситуациях.
Но все-таки - это осознанный страх. Ты всегда имеешь некоторую
свободу пространства и запас времени для принятия мотивированного
решения. Поэтому это еще не страх!!! И все многочисленные
эпизоды камней и ледопадов, лавиноопасных склонов, сыпучих
маршрутов слились в моей памяти в один обобщенный образ. Ну,
пришлось немножко подергаться, но где, когда - это забылось.
Настоящий страх, который врезался в мое сознание на всю жизнь,
был другим.
Ленинградский
"Труд" проводил сбор альпинистов-разрядников в Караколе.
Изумительное по красоте ущелье недалеко от Пржевальска., которое
замыкают пики Джигит и Каракол. Горы, рядом озеро Иссык-Куль,
друзья, молодость! Руководил сбором Митя Хейсин, а я, как
обычно, когда мы ездили вместе, был начальником спасательного
отряда . Все шло нормально, без происшествий. Накануне я вернулся
с восхождения и после утренней радиосвязи и завтрака полулежал
на солнышке и пил чай. У наших групп все было в порядке, но
я слышал по рации переговоры участников другого, соседнего
сбора одного из сибирских городов. Мне эти разговоры не понравились.
Было ясно, что наверху не все в порядке, и голос сверху или
лгал или очень не договаривал. На утреннее, контрольное прослушивание
эфира я позвал Митю, мы послушали и это ощущение только усилилось.
Подумав, Митя сказал: "Знаешь, мне все это не нравится.
Бери-ка доктора и налегке, с рацией и аптекой поднимись на
верхние ночевки, надо быть поближе к ним, возможно, понадобится
помощь. Вообще, действуй по обстоятельствам, а наши группы
снимай с маршрутов в случае действительно крайней необходимости".
Я
крикнул доктора и пошел собираться.
Здесь
я должен сделать некоторое отступление. Должность доктора
на наших сборах всегда была особенной, и Митя относился к
подбору этой кандидатуры, я бы сказал, трепетно. Дело не только
в том, что к этому времени у него были проблемы со здоровьем,
а на сборах иногда были дети. Действительно, в час "Х",
когда идут спасательные работы, действия доктора приобретают
часто решающее значение. У нас на этой должности никогда не
было случайных людей. Обычное требование: альпинист, профессионал,
ответственный человек. В том году "наш" доктор не
смог поехать, и мы по рекомендации взяли врача со скорой помощи.
Как альпинист он имел что-то около второго разряда, был молод
(лет 35) и выглядел здоровым - крупный плотный мужчина. Для
проверки мы взяли его на майский, традиционный выезд на Большие
скалы и он произвел в целом благоприятное впечатление.
Когда
начинаются спасательные работы или подготовка к ним то, независимо
от их сложности и срочности, автоматически делаешь все в ускоренном
темпе. Минут через 15 мы с доком уже вышли. От лагеря тропа
шла сразу вверх и я, хотя никакой особой спешки не было, автоматически
стал разгоняться, но не очень. Примерно через час движения
все время вверх, но не круто, тропа привела нас к реке, которая
в этом достаточно пологом месте разливалась метров на 20-25.
Было уже около 12 часов дня и поток воды, ввиду хорошей и
теплой погоды, уже был достаточно мощным. Обычно это место
при движении вверх проходили ранним утром, когда воды мало,
и можно было без особого труда, прыгая с камушка на камушек,
перейти речку не замочив ноги. При движении вниз, ввиду близости
лагеря, о мокрых ногах и штанах уже никто не думал и переправа
осуществлялось в любое время. И только при теплой погоде наверху,
в момент максимального уровня воды ( около 16 часов) это место,
чтобы не рисковать, обходили. В нашем случае верхушки камней
были еще видны, их цепочка не прерывалась и, следовательно,
можно было переправиться, прыгая с камушка на камушек. Поскольку
это было местом стандартной переправы и подвижных камней не
должно было быть, я решил не искать обхода. Каких-то сомнений
насчет возможностей врача на этот счет у меня не было. Переправившись
на другой, более крутой берег, я остановился и, обернувшись,
поджидал доктора. Он достаточно уверенно начал движение, но
где-то на середине реки, как-то несуразно замахав руками,
рухнул в воду между двумя большими камнями. В этом месте вода
была ему по пояс. Ну что же, бывает, и я стал дожидаться,
когда он закончит переправу вброд. Но почти сразу же доктор
странно задергался и стал заваливаться на спину в воду и я,
даже не скинув рюкзак, попрыгал по камушкам к нему. Через
минуту мы оба стояли в воде и я пытался поддержать доктора
над водой. Когда я допрыгал до него, он был уже, судя по всему,
без сознания, хотя его глаза были открыты, и он что-то бессвязно
мычал. Но когда я стал приподнимать доктора или, правильнее,
поддерживать его грудь и голову, то почувствовал, что его
тело стало как каменное, он словно остолбенел, и требовались
большие усилия, чтобы его голова оставалась выше уровня воды.
Через несколько минут бесполезного барахтанья в ледяной воде,
глаза его закатились и изо рта пошла кровавая пена. Я тоже
остолбенел, но не от холодной воды, а от беспомощности и безысходности.
Мне стало срашно на всю жизнь. Не помню, как и за какое время,
но барахтаясь, приспускаясь вниз по течению, заклиниваясь
в камнях и нахлебавшись мутной воды, мне удалось вытащить
его на берег, хотя он был тяжелее меня на 10- 15 килограмм.
Его тело как-то сразу обмякло и бесформенно лежало на земле
без видимых признаков жизни или смерти. Кругом ни души, я
сразу вспомнил в деталях предыдущий случай, когда я с партнером
по связке боролся за жизнь двух альпинистов, замерзающих на
снежном склоне северной стены Хан-Тенгри. Тогда мы проиграли,
более того - погиб доктор. Страх сковал меня, я не знал, не
понимал, почему он в таком состоянии, не знал, что делать,
как вытащить его с Того Света. Ведь по существу, причина возникшей
ситуации была безобидна до смешного. Ну, подумаешь, оступился,
упал в воду. Не ударился же!!! Не захлебнулся!!! Это я твердо
видел. Ну, холодная вода, может быть, испугался - что же из
этого?
Надо
было что-то делать. Срочно. Во-первых, я разжал его зубы,
кажется черенком алюминевой ложки, освободил язык и стал делать
массаж сердца и искусственное дыхание, дав предварительно
пару пощечин, понимая, что возможно он в шоке. Помню, что
дал ему еще несколько легких пощечин, массировал шею, уши
и тряс за плечи. Естественно, никакие лекарства не использовал
и уколы не делал, поскольку не представлял, что может помочь
в такой ситуации. Постепенно он пришел в себя, и как раз к
этому времени появилась группа сверху, которая взялась проводить
доктора вниз до нашего лагеря. Мы посидели немного вместе,
а затем я , взяв из его рюкзака аптечку, отжал носки, штаны
и пошел наверх.
Когда
через несколько дней я вернулся в наш лагерь, текущие дела
отодвинули эту историю на задний план. Конечно, мы с Митей
обсудили происшествие, непонимание произошедшего нас несколько
беспокоило, но не более того.
Продолжение
состоялось совершенно неожиданно, но уже в Пржевальске, где
Митя отчитывался в местном КСП (Контрольно-спасательный пункт)
о проведенном учебно-спортивном мероприятии. По правилам тех
лет, специальные, контролируемые лекарства, необходимые в
случаях тяжелых травм и болезней, выдавались именно в КСП
и подлежали сдаче после завершения сборов или письменного
отчета по их использованию. Конечно, мы имели и собственные
медикаменты, но в основном те, которые можно было купить в
аптеках без специального рецепта. При проверке оказалось,
что "использованы" все лекарства, которые содержали
наркотики и их производные, даже в малом количестве. Поскольку
никаких происшествий, связанных с использованием таких лекарств
на сборе не было, возникли проблемы с отчетом по их применению.
Конечно, все удалось утрясти, но нам стало все ясно. Поскольку
в то утро все было спокойно и никаких спасательных работ или
даже простого медосмотра в обозримом будущем не предвиделось,
доктор принял очередную дозу и лежал в палатке в состоянии
"кайфа". А тут я возник с неожиданным выходом наверх.
Пришлось двигаться, напрягаться, а тут еще упал, холодная
вода... Кроме того, мы вспомнили, что на скальном майском
выезде доктор отказался от стаканчика водки, хотя в тот год
было холодно, и лежал снег. Это было подозрительно, как в
русской поговорке: больной или ...
Уже
в Питере знакомые врачи нам сказали: "Что же вы нас не
расспросили? Он хороший врач, хороший человек и семьянин,
но наркоман (это многие знают) и поэтому он работает на Скорой.
Там же доступ к этому зелью есть".
Вот
и получается, что страх очень разный бывает. Это как у Л.Толстого,
помните: все счастливые семьи одинаковые ...
А вот несчастные семьи, как и любые другие неприятности разнообразны
до пронзительности. Так и настоящий СТРАХ индивидуален. Он
как шрам - след на всю жизнь.
А
Карасев, м.с. по альпинизму
сентябрь
2004
|
